Записки журналиста # 2

Яркий, солнечный день. Сентябрь вот-вот закончится, но дожди еще не начались. В такую погоду даже облезлые панельные девятиэтажки смотрятся задорно.
Перехожу дорогу. С шумом, нехотя останавливается машина. Человек за рулем недовольно смотрит на меня. Он словно спрашивает: «Ну какого черта ты здесь делаешь?». Видимо, он спешит.
На другой стороне улицы просторный сквер. Даже, наверное, парк. В его центре пруд идеально круглой формы. Вокруг него посажены деревья. У деревьев – лавочки. На них, словно воробьи, сидят старушки. Их здесь, наверное, два десятка. Все предельно сконцентрированы. Внимательно слушают соседей, ждут своей очереди, потом начинают говорить. Говорят негромко, но с чувством. О чем бы они не говорили, можно не сомневаться – тема их волнует. Еще по краям пруда сидят рыбаки. Их немного, три человек. Двое из них в синих спецовках врачей скорой помощи. Городская поликлиника прямо напротив пруда. С другой стороны жилой дом. С третьей – дорога. С четвертой – школа. Туда мне и надо.

Перед школой – это единственная в Петербурге итальянская школа – небольшой стадион с искусственным полем. Видно, что его делали давно, еще в самом начале программы. Сетки на воротах порваны, синтетическое покрытие износилось, на беговых дорожках ощутимые ямы – просел грунт. Но детей от этого меньше не становится. Они бегают по полю, без всякого порядка и смысла, кричат, веселятся и растут, растут, растут.
Я успеваю пройти почти до школьного крыльца, пока один из мальчуганов в желтой футболке сборной Бразилии не забивает гол. Он натягивает футболку на лицо и бежит к углу поля. Но никому до него дела нет. Немного разочарованный холодным приемом он пожимает плечами и возвращается обратно.
В школе тоже громко. Уроки кончились, по коридорам носится продленка. Охранника в привычном понимании этого слова нет. Только две женщины громко сплетничают в углу. По виду – учительницы. Я подхожу к ним.
— Представляешь, — говорит одна другой и хватает ее за руку, — приходят и говорят: мы из комиссии по коррупции? Представляешь? Ну как не стыдно…
— И ты что?
— Как что… Повела к директору.
Я прерываю их. Говорю, что хоть и не из комиссии по коррупции, но тоже хотел бы увидеть директора. На меня смотрят настороженно.
— Откуда вы?
— Из газеты, — поясняю я. Женщины настораживаются еще больше.
— Из какой газеты?
— Не переживайте. Районной.
Одна при этом слове заметно расслабляется. Другая продолжает смотреть на меня, сощурив глаза. Но видя реакцию второй дамы, тоже успокаивается.
— Проводишь?
— Ну да…
Первая дама ведет меня наверх. Это обычная школа, такие строили в семидесятых. Я учился в точно такой же. При входе слева будет столовая, справа спортивный зал. Прямо – гардероб. Если поднятья на второй этаж, то там будет актовый зал, библиотека, кабинет директора, канцелярия, учительская и так далее. Но здесь немного другое устройство. Там, где в моей школе был кабинет директора – кабинет физики. А директор здесь находится там, где в моей школе была библиотека.
Я говорю об этом сопровождающей меня женщине. Она и бровью не ведет.
— У нас вот так вот, — говорит она, лишь бы от меня отделаться.
У директора школы грузинская фамилия. Более того, у нее грузинское лицо, грузинский взгляд и грузинский темперамент. Она смотрит на меня, как царица Тамара смотрела на своих слуг.
— Здравствуйте, — говорю я к вам.
— Вы из комиссии? – спрашивает директор.
— Нет, к счастью, — говорю, — я из газеты.
Директор обрадована. Она расцветает. Ее профиль становится мягче и круглее что ли…
Оглядываю ее кабинет. Спокойная, аскетичная обстановка. В интерьере не ничего дорогого. И портрета Путина на стене нет, что тоже радует. Кто-то из отдела образования как-то сказал (не мне, но я стоял рядом и все слышал): если в школе сияющий кабинет директора и старый, загаженный сортир – звоните в прокуратуру, здесь дело не чисто. Судя по тому, как выглядит это помещение, в этой школе если и приворовывают, то без фанатизма (потому что я видел директора школы, которая отъезжала от своего учебного учреждения на «Хаммере»).
Мы беседуем. Директоо много говорит о школе (все директора много говорят о школах). К счастью, с собеседницей мне везет. Даже более чем везет. Она не относится к тому типу людей, из которых слова приходится доставать щипцами. Наоборот приходится применять спецсредства, чтобы заставить ее замолчать. Удивительно, но говорит она только по делу. Я смотрю в ее черные, как кавказская ночь, глаза и думаю о том, что в молодости такая женщина свела с ума ни один десяток мужчин. Мне бы очень не хотелось оказаться среди них. Не потому, что я боюсь красивых и властных женщин. А потому что я знаю, жить с таким человеком – это все равно, что ходить по острию бритвы: одно неверное движение, и ты покойник. С этим надо считаться.
Директор говорит долго, красиво и правильно. Может, даже чересчур правильно.
— Этого достаточно? – спрашивает она минут через тридцать.
Я говорю: вполне. Одно но. Хотелось бы побеседовать с кем-то из педагогов (кажется, я сказал что-то вроде: «ваших подчиненных»).
— Без проблем, — говорит она.
В кабинете появляется немолодая, приятная женщина с симпатичной улыбкой и крашеными волосами неопределенного цвета. Она волнуется и смущенно переминается с ноги на ногу.
Я прошу ее рассказать свою историю.
Оказывается, она была преподавателем физики. Перешла работать в итальянскую школу. Съездила по обмену в страну пиццы, гангстеров и футбольного клуба «Милан». Влюбилась в нее без памяти, выучила итальянский и переквалифицировалась в преподаватели итальянского.
— Неужели такое возможно? – спрашиваю.
— Сейчас нет. А раньше – да. Это было в начале 90-х. Учителей тогда не было, — рассказывает она, — Где в Ленинграде найдешь итальянистов, готовых учить детей? Людей набирали едва ли не с улицы. Так я и взяла первый класс. Училась буквально с детьми. Я, грубо говоря, стояла лишь на ступеньку выше них. Это было экстремально. Но все получилось.
Говорю с ней долго. Потом выключаю микрофон и ухожу из школы. Осенний день по-прежнему прекрасен. Дети бегают. Рыбаки удят рыбу. Хорошо так дышится. На этой планете тоже есть жизнь.