Воскресный рассказ. «Стрелка»

После разоблачения с экскурсиями я на время залег на дно. Нужно было втереться в доверие к предкам. А доверие было изрядно подорвано. Но они у меня люди отходчивые, быстро все забыли.
В общем, я вел себя хорошо.
Но недолго.
Во-первых, к тому времени я связался, как бы сказала моя бабушка, «с дурной компанией». У нас в школе было несколько ребят – девятиклассников, которые тоже слушали «Алису» и считались очень крутыми. У одного из них была косуха – предел моих мечтаний в то время. Другой слыл отчаянным парнем. Потому что однажды он сказал нашему географу: «Поставишь двойку в четверти, и я тебе череп проломлю». Географ решил не проверять, блефует парень или нет. Поставил ему три, а сам тут же уволился. Говорят, теперь он работает в булочной. Грузчиком. А глаза у этого парня действительно злые. Звали его Димой.
Короче, я стал у них вроде сына полка.
Конечно, самым сложным оказалось втереться в доверие. Все-таки мне было двенадцать. И хотя ростом я был даже выше некоторых из них, вид у меня был такой беззащитный, что, как выразился тот же Дима, «странно, что тебя не избивают на улицах».
Я считал, что все дело в природном обаянии.
И вот эти ребята однажды повели меня на стрелку. Я так понял, это было чем-то вроде отборочного испытания. Посвящения. Обряда инициации.
Мне, конечно, было страшно, но в душе я радовался тому, что я алисоман, а не панк. Панков, говорят, заставляли пить мочу. А я мочу пить не хотел.
— У нас тут стрелка намечается с кислыми, — сказал мне как-то алисоман по фамилии Петров. Он был вроде как за главного у нас, — ты пойдешь?
Я остолбенел, но смог выдавить из себя:
— Пойду.
Меня предупредили.
— Тогда в четыре у школы.
Я напрягся.
— Что-то брать с собой?
— Ручка есть? Записывай.
Я потянулся за ручкой. Петров засмеялся.
— Ты в своем уме? Я шучу.
— А-а-а…
— В общем, в четыре.
Это была суббота. Январь, снежный и ветреный. С утра я сидел на уроках. Кажется, даже писал контрольную по математике. Днем с трудом съел дома борщ и побежал обратно к школе. В голове была какая-то пустота. Я с трудом представлял, что меня ждет. Было даже не столько страшно, сколько волнительно. Я чувствовал себя персонажем романа Жюля Верна. Вернее, думал, что чувствую себя таким.
У школы собралось человек пятнадцать. Многих я не знал. Я подошел к алисоманам и скромненько встал рядом. На меня покосились. Особенно странно смотрел парень с грязными белыми волосами. Он был в косухе из-под которой торчал балахон с надписью NIRVANA.
— Это наш, — сказал Петров, подтверждая свое реноме главного алисомана в школе.
На меня посмотрели скептически. «Прогонят?» — подумал я с надеждой, но от меня отвернулись и больше я никого не интересовал.
Все кого-то ждали и непринужденно болтали. До меня доносились какие-то обрывки разговоров. Понять что-то определенное было сложно. Как я понял, рэперы решили что-то выяснить с представителями какой-то другой музыкальной группировки. Предыстория была туманной и нелепой.
— Ладно, — сказал парень с грязными белыми волосами, — поехали.
Как ни странно, на стрелку мы добирались на троллейбусе. У школы стояло пятнадцать человек, а на остановку пришло шесть-семь.
— Где остальные? – спросил я у Петрова.
— Отпочковались.
Мы забились на заднюю площадку. Вели себя вызывающе громко. К нам подошла бабушка-кондуктор.
— Что расшумелась, молодежь? За проезд платим!
Я сконфуженно показал школьный проездной. Остальные отсчитали мелочь. Дальше ехали молча.
Вышли через пять остановок. Здесь у небольшого вонючего ручья, который не замерзал даже зимой, поскольку в него сливали канализационные стойки, был достаточно большой пустырь. У пустыря уже топтались люди. У некоторых я заметил хоккейные клюшки.
— А клюшки зачем? – спросил я у Петрова.
— В хоккей играть.
— А-а-а, — сказал я. Но так и не понял, шутит он или нет.
Мы потоптались какое-то время. Напряжение нарастало. Но что нас ждет, по-прежнему было непонятно. Народа становилось все меньше и меньше.
— Сейчас еще гранжи подойдут, — успокоил меня Петров. Гранжи представлялись мне каким-то элитарным подразделением. Чем-то вроде спецназа. Когда же гранжи подошли, их внешний вид заставил меня сомневаться в возможной победе. Слишком уж худыми они были. Но нас стало побольше, и это было хорошо. Кроме того, с гранжами стало веселее, потому что они принесли вино и гитару. Но вскоре мораль войска снова стала падать, потому что вино закончилось, а перебирать струны на морозе оказалось довольно проблематично.
Наконец, мы куда-то пошли. Я снова заметил, что половина народа идет в одну сторону, а половина в другую.
— Куда это они? – спросил я у Петрова.
— Крысы бегут с корабля, — сказал он.
Я посмотрел им вслед. Наверное, я тоже предпочел быть среди крыс. Рэперы казались мне страшными. Ходили слухи, что у них постоянно происходят какие-то разборки. По словам Петрова, даже певец из их группы ONYX погиб во время такой перестрелки. Его убил то ли Тупак Шакур, то ли какой-то Нотариус. Я так и не понял.
Мы шли вдоль берега ручья по снегу, которого здесь было достаточно много. Передвигаться было непросто. Я порядком устал.
— Вон они! Вон! – раздались крики, и я увидел на другом берегу группу людей, человек в сорок. Они точно так же как и мы шли по снегу и у них тоже были клюшки. Мы встали напротив. Две враждующие армии. Стояли мы, разумеется, не просто так, а активно материли друг друга и показывали средние пальцы.
— Я бы им задницу показал, — сказал Петров, — но зима, холодно…
Было видно, как человек переживает.
Со стороны это, наверное, напоминало легендарное стояние на Калке. Только вся штука была в том, что каким-то образом форсировать ручей было невозможно. Льдом он не покрывался, перепрыгнуть его нельзя. Плот собирать? Хлопотно…
Поэтому мы просто стояли и матерились. Потом стали закидывать друг друга снежками. Один пролетел в полуметре от меня. Это было уже не страшно, а даже весело. Я тоже слепил снежок и кинул в сторону рэперов, но не добросил даже до берега.
Клянусь, в такой стреле можно было участвовать хоть ежедневно, и все было здорово. Но где-то минут через пятнадцать после начала веселья, раздался звук сирены, и сбоку от нас остановилась патрульная машина. Все мы тут же рванули в разные стороны. Из машины выскочили два человека в серых куртках и помчались за нами — милиционеры. Кто-то орал в мегафон. Я сначала одеревенел, ноги у меня подкосились. Но потом я понял, если не побежать, я окажусь в кутузке. Допустить этого было нельзя. Я боялся мамы. Поэтому я развернулся и со всех ног рванул к ближайшему проспекту. Бежать было сложно. Я постоянно падал, вставал и снова падал. Признаться, я был в отчаянии и ничего не понимал, как заяц, которого преследуют борзые. В ушах стучало. Где-то впереди маячили огни. Это светили фонарные столбы вдоль дороги. Мне они казались спасением.
Я был в хвосте, но все-таки не самый последний. Я видел краем глаза, что кого-то милиция успела догнать, но сам к тому времени успел добежать до проспекта и отдышаться. Большинство уже перебежали через дорогу и теперь расходились в разные стороны. Мне было чертовски страшно. К счастью, подошел подходящий мне тридцать пятый троллейбус. Я вскочил него и оказался у дома. Ехать пришлось даже на остановку меньше.

Потом запись о стрелке в моем дневнике обнаружила бабушка. Решила не действовать сама. Пожаловалась родителям. Родители понимали неловкость создавшегося положения и особенно меня не журили. Но наказали, конечно.
— Как-то странно, — говорил отец, — в мое время дрались район на район. Или там, квартал на квартал… А вы… деретесь из-за музыкальных предпочтений. Как-то странно это. Что скажешь?
— Странно, пап.
— Так зачем ты в этом участвуешь?
— Все участвуют – и я участвую.
— А если все с крыши прыгнут – и ты прыгнешь?
— Нет. Не прыгну.
— Так это то же самое. То же самое, сынок! Ты вообще слышал такую поговорку: «О вкусах не спорят»?
— Слышал.
— И что думаешь?
Я подал плечами.
— Ну не бойся, скажи.
— Ну, пап. Ведь мы и не спорим…
После этого разговора мое наказание стало строже.
Дневник я сжег к чертям.

Автор

Антон Ратников

Журналист, писатель и немного человек.