«В этом есть что-то железнодорожное»

Вечер. Театр. Позолота, красная обивка стульев. Спины дам в черных платьях. Блестящие лысины кавалеров.
Помпезность.
По залу расхаживают смотрители в белых перчатках. Они похожи на лакеев из советских фильмов о балах девятнадцатого века.
Почему у них нет фраков?
Жена подходит к одному.
— Сколько стоит программка?
— Кхе-кхе… Тридцать рублей.
Происходит расчет.
Программка оформлена максимально просто. На лицевой стороне надпись «Гедда Габлер» и две маски: комедии и трагедии. Все нарисовано желтым. Внутри маленькими черными буковками имена и фамилии артистов, имена и фамилии тех, кто работал над спектаклем. На задней стороне нет вообще ничего.
Тридцать рублей – слишком дорого!
В буфете продаются бутерброды. Есть с колбасой, рыбой и красной икрой. Есть крепкий алкоголь, баснословно дорогой. Есть кофе. Средней паршивости.
В буфете безлюдно. Старушка в красном переднике убирает со столов. Она выглядит так, как выглядят все старушки, занимающиеся подобной работой.
Она недовольна, что некоторые зрители еще не доели, и она не может выполнить свою работу.
Или она просто недовольна.
Раздается неприятный звук, напоминающий школьный звонок. Люди в белых перчатках зазывают всех в зал.
— Господа, проходите в зал.
Действительно в них есть что-то лакейское.
Люди в буфете не спешат. У них есть дела поважнее. У них кофе средней паршивости и бутерброды с икрой.
Ложи закрыты. Их может открыть только смотритель в белых перчатках, потому что у него есть универсальная ручка, ведь с внешней стороны лож ручки скручены.
Приходится искать его и просить: «Пожалуйста, откройте нашу ложу».
Смотритель придирчиво проверяет билет, потом кивает головой и идет к вашей ложе. Если одновременно к нему обращается несколько человек, следующим приходится ждать своей очереди.
— Сейчас я вернусь и помогу вам…
В этом есть что-то железнодорожное. Хочется спросить: А сколько стоит у вас постельное белье? Есть ли чай? Когда Бологое?
Ложи наполняются зрителями. В ложах четыре места (стульев при этом пять). Первые два стоят подороже. Задние – подешевле (на двадцать процентов). Если билеты на передние стулья возьмут два крупных homo teatralus, сидящие сзади рискуют ничего не увидеть.
Если заходишь первым, то потом думаешь: хоть бы никого больше не было, хоть бы никого больше не было, хоть бы…
Раздается третий звонок. Смотритель приходит и закрывает дверь. Да! Никто не придет! Можно сесть вперед! Вот повезло!
Впрочем, соседняя ложа так близко, что слышно, как две старушки шушукаются и перебирают конфетные фантики.
Спектакль начинается с видеоряда. Видеоряд по-своему интересен. Зрителям показывают виды дикой природы, насекомых, детей в воде. Затем следует несколько постельных сцен (довольно невинных). Старушки начинают шушукаться громче.
Спектакль идет медленно и тяжело, как телега на квадратных колесах. Ее толкают, а она вязнет в чем-то зыбком. Скучно. Фантики шурат. Люди шушукаются.
Антракт. В буфете очередь. Мужчина придирчиво выбирает алкоголь.
— Мне коньяк Хеннесси.
— Какой?
— Хеннесси.
— Я понимаю. Но какой? Есть vsop, например.
— Кхм… Кхм… Подешевле.
Бармены постарались и заранее сделали десять чашек эспрессо и быстро раздают кофе клиентам. Он, конечно, немного остыл. Но это ничего. Главное – скорость обслуживания.
Антракт заканчивается. Снова ложу закрывают, как тюремную клеть: не выбраться. Снова видеоряд (на этот раз без постельных сцен, и многие чувствуют легкое разочарование). Снова тугое, тяжело действо.
Еще полтора часа размышлений о долгах, ипотеке, налогах.
Занавес. Продолжительные аплодисменты.
— Браво! – кричит кто-то из партера. Его не поддерживают.
Люди расходятся к гардеробам. У гардеробов вырастает очередь.
— Как спектакль? – спрашивает жена.
— Даже не знаю…
— Мне понравилось.
— Правда?
— Ну да. А тебе?
— И мне. Хороший спектакль. Я бы даже сказал – чудесный.