В начале лета у петербургского писателя и филолога Андрея Аствацатурова вышла третья книга «Осень в карманах». Во многом продолжая традиции первых двух, она все-таки стоит особняком и не является частью задуманной трилогии. Об этом романе, литературном Петербурге и всем остальном и состоялся наш разговор.
— Андрей, долго шла работа над этой книгой?
— В общей сложности, наверное, пять лет. В 2010 году я получил предложение поехать на остров Капри, написать рассказ в альманах по проекту премии Горького. Это было очень удачное предложение, потому что у меня была готова история, которую хотелось разместить в среднеземноморском пейзаже. Ну, знаете, все эти камни, пенное море, чайки… И за всем этим вырастает такой постапокалипсис. Место живое и в то же время мертвое. Я съездил туда весной, рассказ написал. Потом подумал: а может, мне сделать книгу рассказов про разные времена года? Потом эта идея тоже изменилась, после рассказа про Капри я придумал как бы приквел, а потом еще и сиквел той истории и в итоге написал роман, объединенный некоторыми персонажами, которые переходят из главы в главу, и там есть, конечно, общая любовная линия.
— Тяжело проходила эта трансформация?
— Тяжести не было, нет. Если бы я торопился, то было бы сложно. Но работал я ужасно медленно, поэтому книга давалась логично и спокойно. Меня никто не подгонял. В целом я доволен тем, что получилось.
— Я читал многие из рассказов, составивших в итоге роман, в толстых журналах, и, надо сказать, что по отдельности они смотрелись не хуже, чем вместе.
— Да, их можно читать и отдельно. Вот, например, у Шервуда Андерсона рассказы из книги «Уайнсбург. Огайо» тоже можно читать и подряд все вместе и по отдельности и вообще выборочно. Я свои тексты писал отдельно друг от друга, и так они действительно нормально воспринимаются. Но в окончательной редакции я свои рассказы немного переделал. Что-то убрал, что-то добавил, поэтому они изменились. В «Осени в карманах» они крепко сцементированы. Получается такой цикл человеческого времени: зима, весна, лето, осень. Кроме того, у них общий топос: Санкт-Петербург, Нева. Даже когда я пишу о Капри или о Париже, я все равно пишу о Петербурге.
— Капри – хороший остров? Не зря там жил Горький?
— О, это очень интересное место! Чувствуется, что когда-то там била удивительная энергия, была какая-то жизнь, ярость. Это было место больших турбуленций. Тут жил Тиберий, тут спасались революционеры… А сейчас ничего этого нет, конечно. Ходят дряхлые люди среди застывших пейзажей. Энергия почти иссякла. Впрочем, что-то такое там еще ощущается. Все равно там хочется совершить нечто героическое или безумное. Может быть, в рожу кому-то дать, хотя ты вроде бы к этому совершенно неприспособлен (так, в частности, поступает лирический герой романа – прим. ред.).
— Я заметил, что вы проводите такую параллель между Капри и Петербургом, Парижем и Петербургом, да?
— Вот-вот! Петр, когда основал наш город, проявил огромную силу воли. Тут тоже пульсировала грандиозная энергия, хотя, по правде говоря, людей при строительстве Петербурга погибло гораздо меньше, чем принято думать – Петр берег людей. И сейчас эта энергия тоже ушла… В общем, это такое состояние мировой культуры, как бы жизнь после смерти. Это и нас касается, и Европы, всех.
— Вы впервые двинули действие за пределы Петербурга. Это было осознанное решение?
— Да, первый мой роман был больше о центре города, а второй я хотел сделать таким романом окраин. Площадь Мужества, конечно, довольно неплохой район, но все же. В третьем романе, как бы закругляющем этот цикл, я вообще двинусь еще дальше, в Комарово. У меня уже где-то треть написана, между прочим.
А что касается «Осени в карманах» я почувствовал потребность расширить географию. Кстати, изначально я хотел, чтобы действие развивалось в Эдинбурге, я там был и оказался под большим впечатлением. Думал я и про Нью-Йорк, но я его немножко уже забыл, потому что там жил довольно давно. В итоге остановился на Париже. Это очень литературный город, про него очень много написано. Мне на него хотелось взглянуть немного иначе. Когда я гулял по Парижу, была задача увидеть то, что не увидели писатели до меня. Хотя, конечно, десяти дней для этого маловато. А год там оставаться нельзя – работа, да и денег не напасешься.
— У вас многослойные произведения: под веселыми байками проглядывает серьезная литературная основа – вы все-таки филолог. Но вас нередко называют легким автором, это не обижает?
— Действительно, называют. Вот недавно получаю я письмо от читателя: «Ожидал от вас чего-то поумнее». Я сижу и думаю: ну куда уж умнее! Там же цитаты из Теофиля Готье, других современных философов! Впрочем, ладно. Мне кажется, сейчас такой этап модернизма, когда мы уходим от сложных конструкций начала XX века, тогда ведь писатели принципиально ломали каноны и писали максимально сложно. Они трансформировали мир. Модернизм второго поколения другой. Уже Апдайк и Сэлинджер пишут гораздо проще предшественников. А сейчас модернизм, если хотите, третьего поколения. Поэтому я стараюсь сделать вид, что простой писатель. И это не то, что конъюнктура, нет, я бы назвал это вниманием к читателю. Писатель должен писать от себя, но он же представительствует от всех людей. Поэтому нужно ощущать то, что происходит, и отражать это: простота, клиповость – все это должно быть и в тексте. Ну а что поделать, если время сейчас такое? Вот были рецензии на новую книгу, что, мол, это сборник анекдотов. Ну о’кей. Ладно. Я думаю, с этим любой писатель сталкивается.
— А как вообще относитесь к рецензиям? Я где-то читал, что вам и похвалы в свой адрес тяжело читать.
— Нет, положительные рецензии, конечно, приятны. Но не всегда. Бывает, тебя хвалят за то, чем ты не являешься, или за то, чего ты не делал. Это странно. Например, я никогда не пытаюсь писать специально смешно. Я просто описываю то, что есть. Но, наверное, чтобы это увидеть, нужна специальная оптика, что ли. А вообще рецензии бывают только глубокие или поверхностные, а все остальное не так важно. Даже если тебя оценивают негативно, важно, что тебя прочитали внимательно. Если ты чувствуешь, что какая-то рецензия написана несправедливо, то это мобилизует. Перестаешь относиться к себе с максимальной степенью серьезности. Но проблема в том, что рынок сейчас очень активно работает, и критики торопятся, проглядывают книги, у них нет времени их внимательно прочитать, поэтому действительно глубокие рецензии сейчас встречаются не так часто.
— Серьезно, рынок сильно работает?
— Конечно! Зайдите в книжный магазин, посмотрите на заваленные товаром полки! Мы, писатели, даже иногда друг другу мешаем. Вот например, только в одном издательстве Елены Шубиной за месяц вышло пять крупных книг!
— И читают книги-то?
— Я не могу сказать, что тиражи очень большие. Но первую мою книгу много раз допечатывали. Вторую издали 12 тысяч экземпляров – и все, издательство изменило стратегию, а права остались у него, и теперь ее трудно достать, даже у меня ни одного экземпляра нет. Есть читаемые писатели: Акунин, Глуховский – кстати, очень обаятельный, умный молодой человек, – это коммерческая литература, и у них очень большие тиражи, за сто тысяч. Прилепин, Водолазкин – авторы на 50, 60 тысяч экземпляров. 20 тысяч – это хороший тираж. Боже мой, да даже если 5 тысяч продано – уже очень хорошо. Но 5 тысяч читателей – это не так уж и мало, поверьте.
— Когда «Осень в карманах» вышла, было много презентаций, но, я так понимаю, только в Петербурге и Москве, верно?
— Пока что да, но я еще поеду осенью по приглашению в Пензу, Казань. За свои деньги летать в другие города накладно, а у издательств не так много денег. Я бы очень хотел поездить по России, к своим читателям, но нет возможности. Что уж там, если в Париж бывает дешевле лететь, чем в Новосибирск.
— В Америке приглашением писателей занимаются в основном университеты. У нас в стране такого, к сожалению, нет.
— Ну, вот я работаю на факультете свободных искусств и наук. У нас есть бюджет, мы можем пригласить одного-двух авторов в год на наш семинар. Когда-то у нас даже Умберто Эко выступал, Жак Деррида…Конечно, такие возможности есть далеко не у каждого вуза. Все упирается в деньги, само собой. У западных университетов на это есть средства, вот и все.
— Кстати, а ваши студенты вас читают? Их вообще радует, что перед ними не просто лектор, а писатель?
— Я даже не знаю, если честно. Вообще студенты все очень разные. Кто-то, может, и читает, а кому-то плевать. Хотя бывали случаи, что студенты приходили с моими книгами, просили автограф…
— Перед сессией, наверное…
— Да нет, я ведь либерально принимаю экзамены! Кроме того, существует опасность, что я человека не запомню… Конечно, у студентов есть любопытство. Я ведь пишу как бы автобиографию, и им интересно: кто там преподу морду набил, как от него жена ушла. Мне кто-то даже кинул ссылку на переписку двух студенток, они обсуждали какие-то перипетии из книги, и одной было меня жалко, а другая говорила, мол, все равно, потому что я, гад, ей тройку поставил. Некоторые коллеги меня тоже иногда читают. Приходят на презентации даже.
— Но некоторые коллеги, наверное, и обижаются еще, как, допустим, некоторые обижались на Довлатова?
— Что сказать, на меня действительно несколько раз обижались. Не в восторге был Алексей Никонов (лидер группы «Последние панки в Париже» – прим. ред.) и писал об этом, что, кстати, его странно характеризует как панка. Панк без самоиронии? Ну не знаю… Кстати, Федор Двинятин был не в восторге. Я вот планировал написать следующий роман с его участием, но придется изменить фамилию. А что делать – нужно идти людям навстречу. А самое веселое, что ко мне иногда подходят обиженные студенты. Один раз три человека узнали себя в одном персонаже, а ведь это был собирательный образ… А вот кто стоически к этому относится, так это Саша Погребняк…
— Вы будете и дальше вспахивать это автобиографическое поле или пойдете куда-то в другую сторону? Что ждать читателям? Крупный роман? Пьесу?
— Кстати, пьеса – это интересный вариант. У меня даже были кое-какие задумки, знаете, такая расширенная вселенная с теми же персонажами, но я пока ее отложил… Есть план закончить трилогию, о которой я уже тут упоминал, но нет совершенно на это времени. Груда записей лежит, я их иногда перечитываю. И смеюсь, как дурак.
А что касается романа… Время больших романов, к сожалению, ушло. Сейчас ведь некоторое безвременье. В таком состоянии жить хорошо. Ну вот Швейцария так давно живет и не порождает великую литературу, как Россия или, скажем, США. Вялость, спокойствие мешают. И излишние турбуленции, кстати, тоже. Литература не создается, когда происходят революции. В общем, я хочу сказать, что романы сейчас пишутся как дань литературным премиям. Ну или как такой реверанс читателям. Покупают-то романы. А сборники рассказов никому не нужны.
— Я вот за сборники рассказов.
— И я за них. И еще за такие странные сборки, состоящие из небольших текстов… А, может быть, я когда-нибудь напишу толстый роман на историческую, например, тему, страниц на 500. Тоже, наверное, литературную премию захочу получить… Вообще я считаю, что мой стиль меняется. «Скунскамера» не похожа на «Людей в голом». А «Осень в карманах» не похожа на «Скунскамеру». Так что я эволюционирую. И куда приведет эта эволюция, я даже не знаю. Может, и к роману. Вот, например, я бы хотел написать такой кампусный роман, университетский. Я ведь живу среди филологов, эту тему хорошо знаю. Хотя, конечно, иногда хочется пообщаться с каким-нибудь авантюристом, походить за ним, позаписывать…
Кроме того, сейчас выйдет еще одна моя книга, и она будет о том, что можно взять у старых мастеров. Я вот считаю, что нужно учиться у выдающихся писателей, причем чем древнее мастер, тем лучше. Нужно смотреть на Данте, Гомера, Шекспира. Но при этом иметь в виду и недавних предшественников: Хармса, Платонова, Трифонова. Нужно читать древние тексты и приводить себя в такие состояния, когда тебя эти тексты заводят. Но современные российские авторы обычно этого не делают – и в этом заключается колоссальная проблема. Мне захотелось эту тему осветить. Поэтому получилась такая филологическая книга, сборник эссе. Как будто Шервуд Андерсон, Амброз Бирс и Джозеф Конрад, если бы имели филологическое образование, решили провести мастер-класс. Я как бы предоставляю слово им. Пусть они говорят.
Беседовал Антон РАТНИКОВ
