1.
Короче, мне ни хрена не понравилось в Риме. Ну вот прямо
совсем не понравилось. Не город, а дерьмо. Я это подумал, когда вышел из здания
аэропорта и наступил в какашку. Ничего хорошего такое начало не сулит.
Дальше было только хуже. Горы мусора, раздолбанный
транспорт, попрошайки. Однажды я ехал на трамвае и клянчить евро у меня стал
водитель. Потом расстроился и куда-то ушёл. Пришлось добираться дальше пешком.
Самое же хреновое, что в Рим я приехал работать. Какая-то
ужасающая журналистская конференция. 48 часов напряжённых заседаний. Важные щи.
И ни капли алкоголя.
Нет, меня ещё в Петербурге предупреждали. Мол так и так,
дорогой друг, мероприятие абсолютно сухое. Я им не поверил. Это же Италия.
Страна вина, граппы, лимончелло и сурового 70 градусного пойла под названием
«Кровь Этны». Ну какое в жопу сухое…
Потом я понял в чем прикол. Конференция была пенсионерская.
Туда собрались заслуженные престарелые журналисты со всей Европы. И я.
Красивый, 35-летний алкаш с нереализованными амбициями.
Они, наверное, охренели, когда увидели моё юное лицо, на
котором едва-едва стали появляться морщины (мешки под глазами не будем брать в
расчёт).
А ведь глава этой конференции брал интервью у Муссолини! А
его зам телеграфировал о взятии Парижа. Хотя, на мой взгляд, ему тогда было лет
пять. Ну так может малец умел пользоваться телеграфом…
Мои успехи на их фоне были скромны и неисторичны. Зато
здоровье все ещё позволяло употреблять с обеда и до трех часов ночи, а утром
приходить на конференцию огурчиком, лишь в слегка помятом костюме и вспомним
уже упоминавшиеся мешки (знакомый сказал, в них можно положить по смартфону).
Однако пить приходилось одному. Старички потягивали весь
вечер бокал вина. И хрипло смеялись, вспоминая неизвестных мне людей, которые
уже давно стали призраками. Плюс заседания продолжались вплоть до девяти
вечера. Скука.
В первую ночь я не выдержал и пошёл в соседний бар бухать. К
несчастью, отель, где шла конференция, находился в максимально захудалом районе
— Трастевере. Бомжи ночевали там прямо посреди дороги, а помои сливали прямо из
окон (к счастью, в виду раздельного сбора мусора, для каждого вида отходов было
свое окно).
В первом попавшемся баре я попросил пивка, и мне принесли
какую-то жижу с ячменным вкусом. В следующем решил попробовать коктейль, и в
нем почти не оказалось рома. Возможно, он на 50 процентов состоял из
отравленной слюны бармена. В итоге к 12 часам я сидел на тротуаре, почти как
местный, попивал белое винцо, соав, купленный в «Карфуре» за три евро, и поплевывал
по сторонам.
Когда ты оказываешься оторван от своего привычного ареала,
самое время предаться лёгкой грусти и бросить взгляд назад. Иными словами, мне
приходилось ответить на вопрос: к чему ты пришёл, мудозвон?
Семья. С женой мы вот-вот расстанемся, и нет ничего, что
склеивало бы наш брак, Кроме взаимной вражды. Очевидно, что по возвращению
домой мне следует искать себе новую квартиру. А это накладно. А если посчитать
ещё и возможные алименты, то накладно вдвойне. 25 процентов от дохода вынь да полож.
Никакого уважения.
Лучший способ сэкономить — взять Никиту к тебе. Но 12-летний
Никита, сын, переживает сейчас такой период, когда он ненавидит всех. Особенно
себя. Ну и родителей. Поэтому пусть живёт с матерью. Так он будет ненавидеть её
чуть больше, чем меня.
Работа. Пашу как проклятый. Должность — зам редактора
средней газеты. Должность, кстати, так себе. Ответственности до хрена. Бонусов
нет. Только премия от департамента печати. Не густо. Собственно, даже эта
командировка… Здесь должна была оказаться наш главный редактор, но узнала,
что тема тухлая и слилась. Пришлось мне. Так я слетел с очереди. А следующий
тур будет на Мальорку. Две недели в отеле 5 звёзд. Туда-то поедет она. И разве
это справедливо?
Ко мне уже стали присматриваться местные калеки, и один
умолял хлебнуть. Поэтому я допил первую и пошёл со второй бутылкой вдоль берега
Тибра. Тибр бурлил. Внизу на набережной сидели людишки, употреблявшие алкоголь.
Мне бы тоже хотелось быть там. Но я был здесь. Выше головы не прыгнешь. Я
ощутил адское одиночество. И набрал сына. Конечно, по вотстапу. Он даже не
пытался сделать вид, что ему интересно со мной разговаривать.
Наконец я спросил: что тебе привезти, мой хороший,
кровинушка моя, из этого дерьмового города, где так ярко видно расслоение общества
на вечных плебеев и вечных патрициев?
Что хочешь, ответил он. Что переводилось как «отвали».
Тогда я привезу тебе то, сказал я, что привёз бы себе сам.
И что это? Заинтересовался сын. Виски?
Виски здесь не гонят. Я привезу тебе шарф «Ромы». Слышал о
таком футбольном клубе?
Нет, сказал сын.
Это была ложь. Мы вместе смотрели с ним матчи Лиги
чемпионов. Год назад эти ребята пробились в полуфинал. Тотти, Де Росси,
Месси…
«Месси там не играет. И Тотти уже вроде тоже».
«Вот и хорошо. Значит, ты в теме. Значит, следишь».
Ещё я попросил его дать мать. Не дать пять. Это было бы
невозможно. Дать мать.
Он протянул ей трубку. Повисло молчание.
Мы помолчали так минуту, как бы скорбя по нашему браку,
преждевременно ушедшему туда, куда отправляются все херовые браки — в архив
закса.
«Опять пьёшь?» — спросила она. И я уже набрал воздуха в
легкие, желая ответить ей, что я вовсе не пью, я подпитываюсь, как она повесила
в трубку (нелепое выражение в эру смартфонов). Ну и в жопу тебя, сказал я
гудкам. В жопу тебя и всех женщин мира. Буду жить один. Красивый и бесславный.
В одиночку пьют либо алкоголики, либо философы. В ту ночь я
был философом.
2.
Девять часов дня. Комната для конференций называется
«Палермо». Ещё тут есть «Милан», «Турин» и самая большая – «Рим». «Палермо» —
самая маленькая и убогая комнатка. Скажем, здесь нет кулера. И Тирренского моря
с пляжами нет, что еще обиднее. Есть я, куча старичков и немного писчей бумаги.
Электронные устройства тут не в чести. Окей.
Слушаем доклад о состоянии дел в современной европейской
журналистике. Мне хочется выгрызть себе вены. Такая скучная эта тема. Состояние
хреновое, оно и понятно. Но эти ребята в России не были. Вот уж где
действительно святых выноси.
Я зеваю, клюю носом. Можно было бы свалить в номер, но есть
загвоздка: через час на этой конференции выступать мне. С докладом. И ещё одна
загвоздка: никакого доклада нет. Да и не могло быть. Откуда?
В перерыве я выкуриваю сигарету и мне становится немножко
хуже. Отлично! Теперь я готов.
Председатель конференции Старохренолло, или как там его,
даёт мне слово. Я выхожу к трибуне. Она едва заметно шатается. Десятки
внимательных подслеповатых глаз обращены ко мне.
Слушайте, говорю я, состояние журналистики и все такое — это
интересно. Но давайте я расскажу вам что-то действительно крутое. Вчера я сидел
на набережной Тибра и пил вино. Две бутылки соава, между прочим, и это не
считая мелочей. И несколько человек, узнав о том, что я русский, спрашивали
меня: как там Путин? И я готов ответить на это вопрос: Путин там хорошо. Путин
ис гуд. Стронг лидер! Но чем строже лидер, тем слабее его компаньон. А
журналистика, как известно, компаньон власти. По крайней мере, в России. Так
повелось. И ни хрена с этим не сделать. Можно, конечно, взять денег у бизнесмена
и создать условно независимое СМИ. Но там нельзя будет ругать Путина. Можно
создать такое СМИ только сидя в Риге или Тбилиси или на Манхеттене. Честно
говоря, даже в Риме, я не стал бы его создавать. Но будет ли это СМИ
неангажированным? По отношению к Путину — да. А по отношению к другому
человеку? Тут надо думать. К чему это я? Черт, потерял мысль…
«Вы когда-нибудь лично видели Путина?» — вдруг вы крикнул
какой-то чувак из зала. На его проницательном белом лице едва заметно тряслись
очки. Что я мог ответить этому человеку?
«Конечно», — сказал я. Само собой я видел Путина. И даже
пару раз брал у него интервью.
«Как он вам?» — крикнул другой.
Я выдержал паузу.
У него есть коронный приём. Он смотрит человеку прямо в
глаза. Он сидит и видит тебя насквозь. Но если ты посмотришь ему в глаза — то
не увидишь ничего. Там чёрная дыра, бездна. Это все равно что смотреть в глаза
бога.
Старички зашептались. Они могут играть в демократию сколько
угодно. Но когда доходит до дела, в своём возрасте власть они ценят куда
больше, чем возможность каждого гражданина высказаться. Или решили, что я
дебил.
«Путин — сильный лидер, вы правы. Такие как он нужны
Европе», — сказал тот бледный старикашка в очках. И все одобрительно
зашушукались. Только румынский делегат молчал. Но он, по ходу, ни хрена не
понимал по-английски.
Председатель конференции встал со своего места. Это далось
ему с трудом. Он был дряхл, как я уже говорил. Процесс подъема занял три
минуты. Я засек время.
Потом он медленно пошел ко мне. Я думал, он ударит меня
своей тростью по башке. Но нет. Он просто медленно двигался. Рот его застыл в
странной гримасе. Позже я понял, что это улыбка.
«Путин нужен не Европе. Путин нужен России», — сказал он и
сделал глазами знак, что мне надо съебаться с трибуны. Что я и сделал.
После этого выступления моя популярность возросла. Хотя,
если честно, я так и не понял — почему.
Например, эстонский журналист. Он, кстати, работал еще в
газете «Советская Эстония» и, возможно, даже бегал за кофе для Довлатова, но,
как это часто бывает, тут же забывший эстонский язык — и английский кстати тоже
(он общался через переводчика) — посвятил доклад не эстонской журналистике (ее,
видимо, нет), а российской. Говорил, что там все врут.
Я встал с места.
«Окей. Врут. Но где не врут? Скажите мне, где не врут?»
Я схватил первое, что попалось под руку. К счастью, это был
сегодняшний номер газеты La Reppublica.
«Вы думаете, здесь все правда?»
Я раскрыл газету на экономическом развороте.
Вы думаете, здесь есть хоть слово правды, кроме, конечно,
биржевых котировок, хотя, если присмотреться, они тоже, скорее всего,
сфальсифицированы…
«Знаете, — неожиданно сказал эстонец на хорошем русском, —
так можно и до ручки договориться».
«Мысль произнесенная есть ложь. Переведите, пожалуйста», —
ответил я ему и сел.
Несколько человек мне зааплодировали.
В общем, я стал чем-то вроде звезды. Все решили, что я
нонкомформист и презираю Европу. Хотя мне нравилось их дешевое вино и сыр.
Людям гораздо важнее иметь вкусный пармезан в холодильнике,
чем читать правду в газете. Кому нужна эта правда? Правда, во-первых, у всех
своя, а, во-вторых, сегодня она одна, завтра другая, — объяснял я свою позицию
после того, как конференция закончилась. Меня, если честно, несло. Чудовищно
хотелось выпить.
Не так давно я читал статью в серьезном научном журнале (на
самом деле, это был какой-то стремный сайт, но это я опустил) о том, что
никакого Ивана Грозного не существовало. А татары — это просто конные китайцы.
И что? Ничего. Я не могу купить хороший пармезан уже три с половиной года, и
это единственное, что меня расстраивает, если говорить об отношениях между
Европой и Россией.
3.
Вечером, когда стемнело, я решил повторить свой вчерашний
фокус. Взял две бутылки вина, сигарет. Уже хотел было выдвинуться к Тибру, как
вспомнил, что забыл в номере зажигалку. К счастью, супермаркет был в двух
шагах. В номере мне, конечно, захотелось облегчиться. В общем, побывка
затянулась. Тут в дверь постучали.
— Занято, — сказал я по привычке. Потом все же подтянул
штаны и открыл дверь. Сначала — туалета, потом — номера.
Передо мной стояла уже не очень молодая, но все еще
сохранявшая лоск и шарм, женщина. Фигурка у нее была отпад. Даже без скидки на
возраст. Очки, каблуки, светлые волосы… Все говорило о том, что она — журналистка.
Она стала объяснять, что работает в каком-то местном
журнале. Мое выступление понравилось ее редактору. Редактор решил сделать со
мной интервью.
Оказалось, что ее редактор — председатель конференции.
«Еще он мой отец», — призналась она и опустила стыдливо
глаза, как девочка, ей-богу.
Тут нечего стеснятся, вступил в дело я. Я сам работал первые
семь лет карьеры у матери. Сначала мы делали небольшую муниципальную газету, а
позже стали печь булочки. Не знаю, как так получилось, но печь булочки было
даже интереснее.
Я пригласил ее в свой номер.
Кстати, сказал я, бросив взгляд на пакет из «Карфура» и
хмыкнув, — может, вы не поверите, но у меня есть вино. Не хотите ли глоточек?
Она хотела.
Опытные женщины. Боже, они прекрасны.
Я кое-как отковырял штопором пробку. Женщина, ее кстати
звали Валентина, как мою классную руководительницу, хорошо что не Валентина Семеновна,
внимательно смотрела не меня. Было неловко. На лбу выступила испарина. Я не то
чтобы спец по винным бутылкам. Не умею открывать их элегантно. Мне проще
пропихнуть пробку внутрь бутылки с помощью ригельного ключа.
«Кажется, вы сказали «блять?» — спросила она. — Это же
русское ругательство… Очень красиво».
«Согласен!» — ответил я.
В номере нашлось два покрытых пылью бокала.
«Как вам в Италии?»
«Чудесно. Тут много итальянцев».
«И не только. Иммиграция — большая проблема».
«Не сомневаюсь. Чин-чин!»
Возникла пауза. Я напряженно думал, что бы такое сказать. Но
она протянула мне руку помощи.
«Начнем интервью?»
«Ага».
И тут она начала задавать мне вопросы про Путина. Это было
неожиданно. Как я брал у него интервью? Какие у него привычки? В каком кабинете
Кремля он сидит?
«Уж не шпион ли она, случаем?» — подумал я.
Сам я оказался в дурацкой ситуации. Ведь, конечно, я никакого
интервью у Путина не брал. Более того, видел его один раз в жизни. На
жеребьевке чемпионата мира по футболу. Он представлялся мне маленькой черной
точкой в дали.
«Давайте не будем о Путине», — сказал я. Это очень скользкая
тема.
«В каком смысле?»
«Дело в том, что я виделся с ним… неофициально. Без
редакционной аккредитации. Поэтому у меня могут быть проблемы».
«С Путиным или с редакцией?»
«И с тем и с другим».
«Но все же… Вы даже не представляете, как высок интерес к
Путину в Италии».
«Представляю. Но представьте себе, что я — человек, который
дал подписку о неразглашении».
«Вы дали подписку о неразглашении?»
«Каждый кто живет в России, дал такую подписку… В каком-то
смысле».
«Ого!» Она что-то записала.
Не стоит, сказал я, воспринимать мои слова буквально.
«Конечно!» Она продолжала что-то записывать.
Слушайте, сказал я, есть идея. У меня две… точнее, полторы
бутылки вина. Немного сыра. Можем, прогуляться до Тибра. Он прекрасен в это
время года.
Извините, сказала она, мне нужно интервью.
Извините, сказал я, но мне оно не нужно.
Она посмотрела на меня взглядом опытной женщины.
«Мы можем прогуляться после беседы».
Я понимал, что значит этот взгляд. Она переспит со мной
после интервью. Если я дам интервью. Что я говорил? Настоящий профессионал!
К сожалению, я не могу, сказал я.
Очень жаль… Она поджала губы. Поставила недопитый стакан на
комод. Встала и пошла.
И пошла.
Ну и иди.
Гулять по набережной я в тот вечер не пошел. Первым делом
отправился в туалет и немного вздрочнул на свои фантазии о Валентине.
Получилось, кстати, неплохо. Я не уверен, что секс вышел бы лучше. Потом сидел
в номере, лакал вино, смотрел ти-ви. Кстати, там показали Путина. Правда, я не
совсем понял из контекста, о чем идет речь. Кажется, он был чем-то недоволен.
Возможно — моей персоной.
Спустя пару часов я спохватился и побежал в «Карфур», но он
был закрыт. Тогда я осел в местной кебабной, прихлебывая «Хейникен». Тут мне
стало понятно, что имела в виду Валентина по поводу миграции. Казалось, что я
нахожусь где-то в Дамаске. Ну хоть кебаб был неплохой, правда слишком жирный.
4.
Утром я встал с головной болью, заправился аспирином и
маленькой бутылкой «Моретти», а потом отправился в аэропорт. К счастью, тут был
заказан трансфер и не нужно было особенно ломать голову над поиском такси.
Участники конференции собирались у автобуса. Казалось, что
дом ветеранов вывозят на общественную экскурсию.
Ко мне подошел тот старый хрен, исполнявший роль главы
конференции. Положил руку мне на плечо.
Мы вас не забудем, сказал он. Вы были яркой кометой на фоне
нашего неба.
Я вспомнил его дочь и покраснел.
«Жаль, что интервью не получилось», — попытался объясниться
я.
Он поправил очки. «Какое интервью?»
«С вашей… простите, дочерью».
«Дочерью?»
Старый хрен внимательно смотрел на меня, мне даже стало
горячо в том месте, куда упирался его взгляд.
«Ну да. Вчера ком не в номер, кхм-кхм… приходила ваша,
эмммм, дочь. Мы говорили про Путина».
Старый хрен улыбнулся, печально, но понимающе.
«У меня нет дочери. Три сына. Пять внуков. Дочери нет. Но
спасибо. Я теперь вас точно не забуду. Чао!»
И он ушел. Вернее, медленно уковылял.
А я стоял перед автобусом.
Что значит это «нет дочери»? У всех есть, а у него нет? Он
что — дурачок?
Тут мне в голову пришла другая мысль.
А может, это я дурачок?
Может, я обпился и у меня случился легкий приступ белой
горячки (хотя не помню зафиксированных случаев, чтобы вместо чертей приходили
сексапильные мильфы). Или ФСБ вживило мне в голову чип, который вызывает
успокаивающие галлюцинации после, например, десятикратного упоминания фамилии
Путин? Или я просто тот, кто выдает желаемое за действительное?
Оставим этот вопрос на откуп ученым и литературоведам —
последние, замечу, не настоящие ученые.
В общем, я сел в автобус. Надел черные очки на нос и уснул.
Только в самолете я вспомнил две важные вещи. Первый — я так
и не купил для сына шарф футбольного клуба «Рома». И еще в ванной комнате на
одной из труб я забыл постиранные вечером трусы. Ладно. Пусть останутся
местным. Как напоминание о простом русском журналисте, посетившем римскую конференцию.
