Белой ночью сидели на площади Ломоносова. Все скамейки были забиты туристами, выпускниками, алкоголиками, просто какими-то непонятными личностями.
Я был пьян. Во мне к тому времени было:
— Четыре банки пива;
— Джин с тоником;
— Просто джин;
— Красное вино, по крайне мере, две порции;
— Какая-то непонятная жижа, смесь пива кажется с чем-то вроде ароматической водки.
Перед этим мы катались на кораблике по Неве. Я впервые смотрел за разводкой мостов с реки. Странное зрелище. Все пространство между Троицким и Дворцовым было забито разными катерами, яхтами, лодками и этими странными экскурсионными корабликами. Воняло бензином. С каждой лодки доносились обрывки музыки.
Сама разводка напоминала подготовку к полету космической ракеты… Или прелюдию к сексу огромных металлических существ.
Потом все поспешили к Троицкому. Напоминало разбегающихся таракашек. Но тот мост развели как-то буднично. Могли бы придумать что о поинтереснее. Разводить его вниз, например.
На этом все закончилось. Дальше мы плыли по Фонтанке.
Ближе к пяти утра я пошел пописать в ближайший двор. Раньше там была городской радиотрансляционная сеть. Вернее, офис этой сети. Мы назвали ее гэртэс. Я когда-то выполнял поручения матери и отвозил туда диски с программами, бесчисленное их количество. А до этого, еще в школьные годы, бобины с пленкой. За это мне платили какие-то деньги.
Это было еще до того как на гэртэс открыли существование электронной почты. Потом они стали принимать mp3 файлы и наша жизнь пошла лучше.
Я перестал туда ездить. И получать деньги от матери перестал. Пришлось искать себе работу. И я пошел в журналистику. Потому что, если ты ничего не имеешь, ты всегда можешь стать журналистом.
Сейчас в том здании комитет по транспорту. Я задорно помочился на него.
Удивило, что во дворе лежали какие-то мешки с песком. Как будто они тут готовились к уличным боям, или ещё что-то такое.
Я писал так долго, что ко мне подошел еще один парень. Мы кивнули друг другу, мол, привет, брат.
Двор был огромный. Хрен знает, что он вообще подошёл ко мне. Может, хотел на член мой посмотреть, шалунишка.
Двор был прекрасен. Его обрамляла глухая стена высотой в шесть этажей. Кто-то написал на ней большими буквами «На себя посмотри».
Я ушел. В Апраксином переулке было тихо. Напротив меня стоял дом, завешенный зеленой сеткой. Там шел ремонт. Этот дом показался мне прекрасным. Я сфотографировал его на свой «Самсунг».
Потом я еще стоял и смотрел на него. В этот момент я почувствовал себя счастливым. Я почувствовал себя большим. Я был больше города, и смотрел на него сверху, как Гулливер. Я мог обнять его и спрятать. Мог защитить его.
Это была эйфория.
Не думаю, что причиной стала жижа в стакане или плохое красное вино.
Я пошел к своим. Нужно было собираться домой, потому что лучше уже в этот день быть не могло. Даже сексом не было смысла заниматься.
