27 февраля 2015. Пунктир

Алена, кстати, защитила диссертацию, и я за нее очень рад. Темой диссертации стал театральный режиссер Бутусов. Она успешно доказала, что Юрий Бутусов и Вячеслав Бутусов — разные лица. Впереди аспирантура! Следует поднять более существенную проблему и доказать, что фамилия Бутусова происходит не от слова «бутуз» (конечно, это все шутки, и Алена — настоящий молодец).

Ника сходила в музей-квартиру Пушкина, и у нее проснулась любовь даже не к самому Александру Сергеевичу, а к его жене. Сегодня она пошла в детский садик с книгой «Город поэта» и показывала детям ее портреты.
— Папа, — говорит, — другие дети должны знать о Натальей Гончаровой!

Почитываю иногда словарь Даля. Вот узнал, что в те времена слово «Эволюция» обозначало тактические передвижения армии и флота. И все.

Проезжал инфекционную больницу имени Боткина. На одном из фасадов – надпись белой краской: «Олечка, ты меня сразу сразила!»

Рейтинг Путина достиг Путина.

Присцилла и Харибда.

Человек умер и стал почвенником.

Ссудный счет в судный день.

Жизнь в России. Каждое пятое страдание бесплатно.

Утром вспомнилась бессмертная фраза: «Давайте в пидну сифой поиграем!» А Алена говорит, что не знает слова «пидна». Ну мне и обидно.

24 мая 2012. Пунктир

День сегодня был хороший, хоть и ветреный. Ника ныла все утро. Кажется, ей не нравился факт самого существования утра.
Я отправился на сюжет, смысл которого сводился к тому, что два десятка чиновников сидели в просторном зале Центра помощи инвалидам и слушали бессмысленные доклады, смысл которых можно было уловить с трудом. В этом центре я уже был раза три за последний год. Я скучал и внимательно наблюдал за тем, как скучают другие.
Впрочем, второй сюжет на сегодня был еще лучше. Подведение итогов конкурса «Безопасное колесо». Там я впервые услышал гимн юных инспекторов дорожного движения. Во время исполнения гимна всех попросили встать. Вот он.
[audio:https://www.antonratnikov.ru/wordpress/wp-content/uploads/2012/05/093A_120524_1524.mp3|titles=093A_120524_1524]
Конечно, после такой феерии задавать кому-то вопросы стало невозможно. Поэтому я там пробыл недолго.
Вечером сходили с Аленой на балеты Начо Дуато. В Михайловском театре дорогие бутерброды, но они действительно вкусные. Сидеть на третьем ряду второго яруса очень неудобно. Головы сидящих спереди закрывают собой пол-сцены. Десятилетние девочки, которых мамы приводят на балет, ведут себя плохо. Но их мамы ведут себя еще хуже. Моя соседка постоянно дергала свою дочь: «Ты шо, спишь? Ты шо, спишь?» Только любовь к человечеству не позволила мне совершить болевой захват.
Из трех одноактных балетов мне понравилось два.
Потом мы поели в Карлс Джуниор. Решили таким образом сбалансировать содержание культуры в крови. После комбо с классиком все нормализовалось.
Алена ела салат.

1 августа. Пунктир

Алена сломала палец на ноге. Нелепое падение на влажном полу в гипермаркете. Интересно, может ли иметь успех в данной ситуации судебный иск? Вряд ли, учитывая, что она даже в травму отказывается ехать. «Что они могут сделать?» — спрашивают. «Ну, — говорю я, — может, пристрелят, чтобы не мучилась…»

Июль кончился. Жара тоже. Пришел холодный и сыроватый август. Это совсем неплохо, учитывая, что творилось на прошлой неделе. Я сегодня мерз на работе, и это на самом деле совсем неплохо. Лучше, чем умирать от обезвоживания.

Проснулся сегодня рано, отправился в районное МРЭО. У меня был план: переоформить машину на себя по доверенности. Это был идеальлный план. Я оказался у стойки администратора первым. Но все началось слишком хорошо, чтобы так же хорошо продолжится. Оказалось, процедура стоит шесть тысяч. Я крякнул, развернулся на каблуках и решил, что можно и с генеральной доверенностью поездить. Не страшно.

Странно, но на нашей книжной полке портрет Есенина соседствует с небольшой фигуркой Пина. Наверное, это нормально.

Утренний пунктир

Я создал новую классификацию современных авторов. Выделяются три вида: писатели, описатели (к ним и я отношусь) и аписатели (это вообще клиника). По-моему, очень точно.

Можно бесконечно долго смотреть на огонь, воду и то, как взбивается молоко для утреннего капучино. Впрочем, на то, как взбивается молоко для вечернего капучино тоже можно долго смотреть.

Алена с утра пристала. — Где, — говорит, — никина косынка? Как будто я похититель косынок и вообще шпион. — Не знаю. — Ты ее последним видел! — Куда-то сунул. Алена нервничает. — Признавайся, где косынка! В какой ты был одежде? Ну говори! Не хватает только направленного в глаза света и наручников. Я не выдал тебя, косынка.

Послеобеденное

Странные ощущения… Объелся принесенным из дом обедом. Кажется, Алена называла это блюдо мусака. В общем, это фарш, запеченый с картофелем, сыром, баклажанами и еще чем-то очень вкусным. Черт, оторваться почти невозможно. Вот почему я буду толстым в старости. Вот почему: из-за жены.

В Сургуте

Взлетели по расписанию. Посмотрел в иллюминатор. Петербург, состоящий из мириад огоньков, лежал внизу. Громада домов, проспектов, заводов, автобусов, человеческих лиц стала невесомой и яркой, словно скопление светлячков. Эта картина, красивая и таинственная, завораживала. И я смотрел на лежащий далеко внизу город, пока он не скрылся где-то за облаками.

С собой у меня был какой-то сборник афоризмов. Решил попробовать почитать. Открыл на первой попавшейся странице. Заголовок: «Генрих Манн, писатель и общественный деятель». И первая же крылатая фраза: «Литература — явление общественное».
Книгу я оставил в самолете.

Подлетали к Сургуту. Самолет, снижаясь, менял эшелоны. В темноте то тут, то там задорно поблескивали огни нефтяных вышек. Люди жгли выделяющийся при добыче нефти газ.
— Жаль болот не видно, — сказала, не отрываясь от иллюминатора, Алена.
— Да, — говорю, — я же из Петербурга. Болота для меня — редкость…

Приехали домой к Ирине Ивановне. Легли спать, разумеется. Я проснулся пол-второго. Нехотя оделся, прошел на кухню. Там собрались женщины. Они о чем-то громко и оживленно беседовали. Подумалось, обсуждают Ливию или ситуацию на АЭС Фукусима. Вслушался. Речь шла о дёгте.

Я был в Сургуте три года назад. Этот небольшой город — меньше трех сотен тысяч жителей — удивительным образом растянулся в моем сознании. Пространства увеличились. Я считал, что от дома тещи до баскетбольного центра никак не меньше пол-квартала. Оказалось, он в соседнем здании. Школа, в которой Алена училась, представлялась мне чем-то далеким и не очевидным. Выяснилось, школа находится напротив. Наконец дом сестры Алены — Насти, как мне думалось, находится где-то вдалеке. На самом деле, до него идти пять минут.
Короче, Сургут маленький город. Здесь все рядом. Направляясь из кухни в туалет, рискуете попасть в магазин. Идете из школы домой — ррраз! и вы в кино. Случайно. Вроде бы шлепаете на работу, а оказываетесь у знакомого в гостиной. Это все излишки компактности.

Удивительно, но Сургут кажется более европейским городом, чем Петербург. По духу он гораздо ближе к Лаппеенранте, чем культурная столица. Ну и уж тем более, Москва. Особенно, это касается дорожного движения. Все автомобилисты учтиво уступают дорогу пешеходам. Никто не проезжает на желтый и уж тем более красный, не поворачивает из среднего ряда налево и не пересекает двойную сплошную как попало. Настя очень переживала из-за сломанного ремня безопасности. Более того, не так давно она сняла с передних стекол тонировку. Если бы в каждом городе России выполняли ПДД хотя бы в таком объеме — мы все жили бы хорошо. Ну может и не хорошо, но заметно лучше.

Сургут — это вообще такая отделившаяся от исторического центра Петербурга Гражданка. Как бы Купчино в отдельности. Веселый поселок без Невы. Красное село без Автово. Озерки без Удельной. Убогие пятиэтажки здесь также застенчиво жмутся к аляповатым новостройкам, зазывают неоном торговые центры, в кинотеатре продается nachos, баскетбольная команда играет в Суперлиге, за объездной строится ледовый дворец. Есть правда и обратная сторона — гопники. В подъезде (или парадной все-таки? я уже и не знаю) передо мной шел дед с двухлитровой пластиковой бутылкой пива. Навстречу — трое парней лет по двадцать с лицами сталелитейщиков пятого разряда. Проходят, ржут: «Ну чё, отожмём у мужичка пиво?» Отжимать, правда, не стали. Но такое возможно и на Гражданке, и в Веселом Поселке, и уж тем более в Красном селе. Да и уж, честно говоря, на Невском проспекте тоже. Города разные, а люди одни и те же. Впрочем, люди везде одни и те же. Даже в Катманду.

Со мной в Сургут ездила мать. Оформила себе командировку. И мне, кажется, тоже. Спрашивает: «Ну, напишешь что-нибудь про Сургут в газету?» «Мама, — говорю, — что можно написать в газету «Новости Купчино» про «Сургут», скажи пожалуйста?» Мама подумала и согласилась. К счастью. Могла ведь и заупрямиться.

Рядом с домом Ирины Ивановны есть парк. С давних времен там сидит молодежь. Как водится, курит и выпивает. Со всеми, как говорится, вытекающими оттуда последствиями. Но с пьющей молодежью решили бороться. Скамейки в парке теперь украшают (или обезображивают?) надписи: «Алкоголь убивает тебя», «Когда начнут пить твои дети?» и почему-то «Любовь спасет мир». Но молодежь все равно сидит и пьет. Морщится, но пьет.

Мы вернулись

Петербург встретил нас леденящим ветром, мокрым снегом и беспросветной серой мглой. Самолет долго кружил над аэропортом, словно испуганный голубь, потом устремился вниз, разрывая белесую пелену, похожую на пенку из капучино.

Дети держались достойно, хотя и Ника, и Витя провели почти что бессонную ночь, но их глаза были наполнены печалью. Печалью и усталостью.

Взрослые устали не меньше. Взлеты, посадки, ожидание в транзитном терминале, бесконечные чашки кофе, турбулентность, напряжение — все это давало о себе знать. Вид у нас был такой, словно мы идем с фронта.

Но Алена находила в себе мужество улыбаться.

Огляделись. В Москве мы застали солнце, а в Питере погода почти не отличалась от сургутской. Над родным городом нависли тяжелые тучи. Казалось удивительным, что самолет десять минут назад смог прорваться сквозь них. Белесая пелена? Кхм.. Отсюда, с земли тучи казались плотнее асфальта.

Подали автобус. После размашистого и опрятного Домодедово Пулково выглядел забытым провинциальным аэровокзалом. То ли Барнаул, то ли Сыктывкар — не понятно. Лишь надпись на фасаде здания доказывала, что мы не ошиблись.

Багаж доставали быстро. На удивление быстро. Девушка, сверяющая цифры на багажных талонах и чемоданах, улыбалась и была вежлива. Я уже подумал, что меня снимает скрытая камера или еще что, но я ошибался. Спустя минуту меня обхамили на стойке такси.
— Нету машин!
— Как нет? А это что! — говорю, показывая на ряд авто с шашечками.
— А это, — отвечает барышня, — не наше ведомство.
— А чье же?
— Не знаю. У них спросите.

В отдалении мнутся человек десять с желтыми бейджами на груди. Они предлагают доехать до проспекта Большевиков за полторы тысячи (и намекают, что цену могут немного сбить), официально такси стоит восемьсот рублей.
— Нет, — говорю, — я лучше подожду.
Парень с бейджем надменно улыбается.
— Ждите.
Но такси действительно скоро приезжает. Водитель помогает загрузить вещи в багажник. Заигрывает с засыпающей Никой. Если бы он еще спел ей колыбельную, я бы добавил ему чаевых…

Едем по кольцевой. С эстакады через грязное окно город кажется совсем уж унылым. Мелькают гаражи, склады, подозрительные заводы, грозно нависает громада Южной ТЭЦ. Удивительно, что эту местность заселяют, в общем-то, обыкновенные люди. Представляется, она идеально подходит лишь для роботов. Роботов без амбиций стать людьми.

Я чувствую тоску и усталость. Дети засыпают рядом со мной. Сначала кладет голову мне на плечо Витя. Затем, сидя на коленях, затихает и начинает сопеть Ника. Я тоже хочу спать, но обнимаю детей и стараюсь отдать им как можно больше тепла. Меня не было четыре дня, а кажется, прошла вечность. Я всего лишь пролетел две с половиной тысячи километров туда и обратно (два часовых пояса — не так уж и много в масштабах Земли) — а у меня такое чувство, будто это другая планета.

Завтра все будет совсем по-другому, привычные вещи вернутся на свою орбиту, но это щемящее чувство тоски и отчаяния — пожалуй, его тоже стоит сохранить в своем сердце.

Ведь и из этого складывается жизнь.

Алена рисует

Алена с утра радостно показывала мне какие-то снимки и деревяшки. Говорит, они теперь на курсах имитируют дерево. Я говорю: «В смысле пантомимы показываете?» Алена меня чуть не ударила. Позже я ей объяснил, что ни при чем. Просто мужчины считают, лучше уж жене имитировать дерево, чем оргазм.