С утра сходили в Эрмитаж. На кассе долго допрашивали: граждане ли мы России или нет. Разница существенна – 100 рублей стоит вход для соотечественников, 400 – для всех остальных. Такого бреда я нигде не видел. Не представляю, чтобы в Лувре с меня спросили дополнительные 10 евро за то, что я из Восточной Европы. Пока Алена не показала проездной (документов у нее не было) пускать ее не хотели.
При всем этом в Эрмитаже абсолютно говняная логистика. Нет внятных объяснений, где какая коллекция находится. Все перемешано, как в кладовой у Бабы Шуры. Мало не то, что плазменных панелей, а банальных указателей. Более того, бабушки, сидящие там веками, не могут подсказать, как лучше пройти к экспозиции с французским искусством. («Ой, — говорит, — я не здесь обычно дежурю»). До импрессионистов мы шли минут двадцать. Это был небольшой квест.
Но самое плачевное впечатление оставляет туалет. Мало того, что спустя полтора часа после открытия там воняет, как на вокзале, так еще и салфетки для рук работники ленятся уложить в специальные приспособления. Они у них просто сверху лежат. Я бы на месте Пиотровского вместо того, чтобы заниматься глобальными проблемами, занялся бы своим делом и привел потенциально лучший в мире музей в нормальное состояние.
— Ты что, всерьез считаешь, что Россия — не лучшее место на земле?
— Я считаю, что земля — не лучшее место на земле.
Я посмотрел на небо, и у меня замерзли глаза.
Делаем с Витей домашнюю работу по-русскому.
— Глагол, — говорю, — на какие отвечает вопросы?
— Что сделать, — говорит Витя не очень уверенно, — и… и… чего сделать?
Захожу на гостевую «Политеха». Там Станислав задает вопрос: «Извините, как можно попасть на просмотр?» Ему кто-то отвечает: «Станислав, чего уж там. Приходите сразу на игру. Завтра в 18.00. Возьмите кеды». А ведь может и прийти.