Взлетели по расписанию. Посмотрел в иллюминатор. Петербург, состоящий из мириад огоньков, лежал внизу. Громада домов, проспектов, заводов, автобусов, человеческих лиц стала невесомой и яркой, словно скопление светлячков. Эта картина, красивая и таинственная, завораживала. И я смотрел на лежащий далеко внизу город, пока он не скрылся где-то за облаками.
С собой у меня был какой-то сборник афоризмов. Решил попробовать почитать. Открыл на первой попавшейся странице. Заголовок: «Генрих Манн, писатель и общественный деятель». И первая же крылатая фраза: «Литература — явление общественное».
Книгу я оставил в самолете.
Подлетали к Сургуту. Самолет, снижаясь, менял эшелоны. В темноте то тут, то там задорно поблескивали огни нефтяных вышек. Люди жгли выделяющийся при добыче нефти газ.
— Жаль болот не видно, — сказала, не отрываясь от иллюминатора, Алена.
— Да, — говорю, — я же из Петербурга. Болота для меня — редкость…
Приехали домой к Ирине Ивановне. Легли спать, разумеется. Я проснулся пол-второго. Нехотя оделся, прошел на кухню. Там собрались женщины. Они о чем-то громко и оживленно беседовали. Подумалось, обсуждают Ливию или ситуацию на АЭС Фукусима. Вслушался. Речь шла о дёгте.
Я был в Сургуте три года назад. Этот небольшой город — меньше трех сотен тысяч жителей — удивительным образом растянулся в моем сознании. Пространства увеличились. Я считал, что от дома тещи до баскетбольного центра никак не меньше пол-квартала. Оказалось, он в соседнем здании. Школа, в которой Алена училась, представлялась мне чем-то далеким и не очевидным. Выяснилось, школа находится напротив. Наконец дом сестры Алены — Насти, как мне думалось, находится где-то вдалеке. На самом деле, до него идти пять минут.
Короче, Сургут маленький город. Здесь все рядом. Направляясь из кухни в туалет, рискуете попасть в магазин. Идете из школы домой — ррраз! и вы в кино. Случайно. Вроде бы шлепаете на работу, а оказываетесь у знакомого в гостиной. Это все излишки компактности.
Удивительно, но Сургут кажется более европейским городом, чем Петербург. По духу он гораздо ближе к Лаппеенранте, чем культурная столица. Ну и уж тем более, Москва. Особенно, это касается дорожного движения. Все автомобилисты учтиво уступают дорогу пешеходам. Никто не проезжает на желтый и уж тем более красный, не поворачивает из среднего ряда налево и не пересекает двойную сплошную как попало. Настя очень переживала из-за сломанного ремня безопасности. Более того, не так давно она сняла с передних стекол тонировку. Если бы в каждом городе России выполняли ПДД хотя бы в таком объеме — мы все жили бы хорошо. Ну может и не хорошо, но заметно лучше.
Сургут — это вообще такая отделившаяся от исторического центра Петербурга Гражданка. Как бы Купчино в отдельности. Веселый поселок без Невы. Красное село без Автово. Озерки без Удельной. Убогие пятиэтажки здесь также застенчиво жмутся к аляповатым новостройкам, зазывают неоном торговые центры, в кинотеатре продается nachos, баскетбольная команда играет в Суперлиге, за объездной строится ледовый дворец. Есть правда и обратная сторона — гопники. В подъезде (или парадной все-таки? я уже и не знаю) передо мной шел дед с двухлитровой пластиковой бутылкой пива. Навстречу — трое парней лет по двадцать с лицами сталелитейщиков пятого разряда. Проходят, ржут: «Ну чё, отожмём у мужичка пиво?» Отжимать, правда, не стали. Но такое возможно и на Гражданке, и в Веселом Поселке, и уж тем более в Красном селе. Да и уж, честно говоря, на Невском проспекте тоже. Города разные, а люди одни и те же. Впрочем, люди везде одни и те же. Даже в Катманду.
Со мной в Сургут ездила мать. Оформила себе командировку. И мне, кажется, тоже. Спрашивает: «Ну, напишешь что-нибудь про Сургут в газету?» «Мама, — говорю, — что можно написать в газету «Новости Купчино» про «Сургут», скажи пожалуйста?» Мама подумала и согласилась. К счастью. Могла ведь и заупрямиться.
Рядом с домом Ирины Ивановны есть парк. С давних времен там сидит молодежь. Как водится, курит и выпивает. Со всеми, как говорится, вытекающими оттуда последствиями. Но с пьющей молодежью решили бороться. Скамейки в парке теперь украшают (или обезображивают?) надписи: «Алкоголь убивает тебя», «Когда начнут пить твои дети?» и почему-то «Любовь спасет мир». Но молодежь все равно сидит и пьет. Морщится, но пьет.