Метка: shorts

Мы с женой пошли на концерт.
Четверг. Город укрыт снегом. Тишина и волшебство. Патрульные машины на перекрестках.
Билеты мы купили заранее. Ехали к восьми, удалось проскочить без пробок, и приехали даже раньше. За десять метров до входа в клуб у нас спросили лишний билетик. У самого входа находилась касса. Там проходка стоила на двести рублей дороже, чем в предпродаже.
Жена сказала:
— Это был либо тупица, либо скупец.
С ней невозможно спорить.
Мы поднялись в гардероб. Молодые люди неспешно принимали куртки. Казалось, они не очень рады всех нас видеть. Наверное, их что-то угнетало. Может, долги по квартплате… Трудно сказать. На лестнице выстроилась очередь. Всех внимательно обыскивал толстый вышибала с детским лицом. Девушек ощупывала крашеная блондинка в куртке с надписью «Охрана». Очередь двигалась медленно, и мы успели замерзнуть – отопления в предбаннике не предусмотрено.
В клубе уже скопилось много людей. Сигаретный дым поднимался к потолку. Работало два бара. Мы прошли к тому, что справа от сцены.
— Что будешь?
— Что угодно, только не их разливное пиво.
Я согласился. Разливному пиву в таких местах не стоит доверять. Мы заказали «Куба либре» и безалкогольное пиво в бутылке. Пиво предназначалось мне. Мы облокотились на стойку и стали неспешно выпивать. Народ все подходил.
Сцена оформлена очень аскетично. Черный задник, на который проецируется статичное изображение – обложка последнего альбома артиста. Стоят два стула. Концерт будет акустическим.
— Ты рада, что попала сюда? – спросил я.
— Да, — сказала жена.
— Много песен у него нравится?
Она задумалась.
— Две. Может быть, три.
— Так. А сколько ты слышала?
— Пять или шесть.
— Неплохо, — сказал я, – на самом деле, — это очень неплохо.
Мы продолжили выпивать. Я быстро прикончил пиво. Жена тянула коктейль чуть дольше. Мы повторили. Пиво отдавало хлебом. Пить его было неинтересно. Позже я перешел на кока-колу. Как ни крути, от нее больше вреда организму. Мне хотелось причинить себе вред. Жена выбрала мохито, но мохито не оказалось. Тогда мы взяли Лонг-айленд айс ти.
— Вкусно, — сказала жена и заулыбалась.
Часы показывали девять и даже десятый час, когда на сцену вышел молодой человек в вязаной шапочке и стал настраивать гитары. Работал он быстро, спешил. Еще минут через десять показался и артист. С ним был чернокожий музыкант с дредами. Оба выглядели стильно.
Артист ударил по струнам и запел первую песню.
— О! Я ее знаю! – сказал жена.
Он пропел первый куплет. Жена потянула меня за рукав, я наклонился к ней ухом.
— Хотя нет, — сказала она, — не знаю…
Как оказалось, я тоже не очень хорошо знаю творчество артиста. Жена иногда на меня поглядывала. Наверное, хотела разглядеть – подпеваю я или нет. Я молчал. Иногда я улыбался, но чаще молчал. Впрочем, большинство в зале оказалось такими же молчунами. Лишь один паренек справа от нас бесновался и постоянно фотографировал артиста. Кроме того, он подпевал, стараясь подражать густому басу исполнителя. Вскоре я перестал следить за происходящим на сцене и смотрел только на паренька. Оторваться от него было невозможно.
В середине концерта артист сыграл Folson Prison Blues.
Жена выпила еще пару коктейлей. Судя по их качеству, может, даже хорошо, что бармены не смешивали мохито.
Я был трезв, и это меня угнетало. Я скучал. Артист ушел и спустя три минуты вышел на бис. Сыграл пару хитов. Жена наконец-то узнала одну из песен. Она выглядела очень довольной. Не знаю, может, здесь дело было в алкоголе.
Он заиграл последнюю песню – Самый главный хит. Я взял жену за руку.
— Ну что? Пойдем? Я боюсь очередей в гардеробе.
Жена была не против.
Мы стали спускаться по ступеням. У гардероба нам навстречу попался человек в натовке. Он стремительно поднимался по ступеням.
— Что? Неужели уже закончилось? – занервничал он, когда увидел нас.
— Почти, — сказал я.
— Он еще поет, — сказала жена.
Человек был крайне раздосадован. Он хлопнул себя по колену.
— Ну твою мать, а!
Он стал двигаться еще стремительнее.
Мы взяли куртки и ушли. Ночь была морозная, хорошая. Мы чувствовали себя прекрасно.

«Завуч 637-й школы Андрей Дмитриевич Буберплац сидел в кабинете и заполнял бумаги. Процесс шел уже довольно давно, но бумаги не желали заполняться. Андрей Дмитриевич ленился. «Наверное, в бумагах содержится какая-то дыра», — думал Буберплац.
Ему было за сорок, и он считался самым завидным мужчиной в школе. Старые дамы млели от него, ученики боялись. Он был самым могущественным человеком здесь, если не считать директора, которая была та еще дрянь, но она находилась целиком под его влиянием и при виде мощной груди Буберплаца, млела.
В половину пятого в кабинет Буберплаца зашел учитель истории Семен Карлович Постнов. Ему тоже было за сорок, но в отличие от Буреплаца Постнов был худ, бледен и неуверен в себе. Женщины его презирали и в лучшем случае жалели его.
— Можно? – спросила голова Постнова.
— Можно, – ответила голова Буберплаца. А сам Буберплац в этот момент подумал: «Ну что этот идиот от меня хочет?» Буберплац Постнова не любил, но виду не показывал.
— Что случилось, Семен Карлович?
Семен Карлович сделал несколько типичных для себя неуверенных шагов по кабинету, потом неуверенно сел в кресло, обитое дерматином, и неуверенно поерзал попой.
Потом он неуверенно вздохнул.
— Андрей Дмитриевич, это Воронов. Опять Воронов…
Буберлац насторожился.
— Воронов? Что с ним?
Постнова опять вздохнул.
— Прежняя история.
Буберплац разволновался. Он поднялся с кресла и заходил по комнате, ослабив галстук.
— Ох уж этот мальчишка! Ну сколько можно! Сущее проклятие! Вам не душно?
— Нет.
— Может, воды?
— Нет-нет.
— А я, пожалуй, выпью.
Буберплац налил себе воды из замечательного электрического самовара.
— Так что же он натворил?
Постнов вытер лоб платочком. Этот жест был настолько жалок, что у Буберплаца появилась устойчивое желание вытереть о Постнова ноги, но он сдержался.
— Я ему говорю, Воронов, делай задание. Он – мне: не буду. Я говорю: тогда выходи из класса. А он: вот и пойду.
— И что?
— И ушел.
Буберплац опять заходил по кабинету.
— Вот негодяй! Вот уродец! Ну я ему покажу! В смысле, мы ему покажем! Не переживайте, Семен Карлович, мы примем меры! Обязательно!
Он подошел к Постнову и потряс ему руку.
— Примите? – чуть не плача спросил Постнов.
— Разумеется!
Постнов вздохнул, но по его виду стало ясно, что он немного взбодрился. Хотя все равно остался так же жалок и нелеп, как всегда.
Когда он ушел, Буберлац подумал: «Ну и дурак этот Постнов! Я бы тоже его не слушал! Как можно такого слушать? Эх… Жаль, в учителя сейчас никто не идет».
Потом он набрал номер телефона.
— Алла… Аллочка. Привет. Как дела? Да, порядок. Все хорошо. А ты как? Тут есть вопрос по Никите… Да, опять. Хамит, не слушает… Не знаем, что делать… Вам нужно срочно в школу… Срочно. Ну вы меня понимаете…
В конце рабочего дня Алла Григорьевна Воронова приехала в школу. На ней был полушубок и темные очки – и это несмотря на зимний вечер. Она гордо вошла в кабинет Буберплаца.
— Андрюшшша, — сказала она, — душшша моя!
Потом обвила руками шею Буберплаца, его спину, голову, всего завуча. Даже оставалось неясным, откуда у нее столько конечностей.
— Алла… Аллочка, — говорил Буберплац, — ну так же нельзя… Люди… Боже… Люди… Ну хоть дверь-то дайте закрыть!
Позже, лежа на раскладном диване, они закурили тонкую дамскую сигарету.
— Хорошо, — сказал Буберплац.
— Да, — сказала Аллочка, — недурно.
Потом она стала одеваться.
— Так, что там с Никиткой?
Буберплац закашлялся.
— С Никиткой? Да все нормально. Придумаем что-нибудь. Если бы у него это в первый раз…
Аллочка умудрялась курить и одеваться одновременно.
— Было бы прекрасно, если бы ты, Андрюша, эту проблему с учителем решил.
— Но как? Боже, как я ее решу?
— Сам думай. Уволь его, я не знаю…
— Уволить Постнова? Нет-нет. Извини…
Аллочка остановилась.
— Так, — сказала она, — я тут тебе не полковая шлюха. Не уволишь этого своего историка, я Никитку в другую школу переведу.
— В другую школу?
— Да. В 712-ю!
Буберплац взвыл.
— К Курчатовскому?
— Да хоть и к Курчатовскому!
Буберплац насупился. Потом закрыл голову руками.
— Загонишь ты меня в могилу, Аллочка.
Аллочка только фыркнула.
— Ну так что? – спросила она. – По рукам?
Буберплац сдался.
— Я посмотрю, что могу сделать.
Когда она ушла, он закрыл глаза и вспомнил других учителей, у которых были конфликты с Никиткой: Васюткин, Бубнов, София Петровна Рац…
— Какие люди! Где они сейчас, хотел бы я знать? – спросил он у своего отражения в зеркале. Отражения пожало плечами.
Под покровом ночи Буберплац написал анонимку на Постнова в отдел образования и успокоился. Остальное было делом техники».