Слушайте. Я опять забыл рассказ выложить. Исправляюсь. Только я не помню, в чем состоял смысл задания. Честно. Но рассказ короткий. И емкий. Фьюк-фьюк.
Палыч – мировой мужик. Что ему не скажи, все сделает. А работяга какой! Руки золотые. Но не везет ему – хоть ты убейся. Такая штука.
В общем, он жил в Москве. Бизнес-шмизнес, девяностые. Не скажу, что процветал, но дела неплохо шли. Жили в квартире у Измайловского парка. Ну где еще маньяка недавно поймали. Квартира была ничего себе. Три комнаты, восьмой этаж, евроремонт – все как надо. Но была у Палыча мечта. Он с детства, видишь ли, хотел жить не в городе, а как бы в своем доме. Ну чтоб там сад был, шашлык-башлык, забор. Это он в детстве был у тетки где-то под Анапой. И так ему понравилось там, что хоть вешайся. Да он сам мне рассказывал. Ну вот, видимо, его пробрала эта теткина усадьба, что на всю жизнь след оставила. Вот, значит, он к этой мечте и шел. Деньги копил, ага. Жена у него была славная. Такая темненькая, тоже, наверное, с юга. Любили друг друга. Она, бывало, его обнимает и так приговаривает: «Заживем мы с тобой Палыч, ох заживем!» И смеется. А она его тоже Палычем, значит, называла.
Но, как говорится, не было печали – друга мы позвали. Он с каким-то корешком своим дела вел. Они взяли бабки в банке, большие под какой-то проект-шмроект. А этот корешок его бабки взял и отчалил. Поминай как звали! А корешок, как потом оказалось, деньги не только в банке взял, но и у бандосов местных. Бандосы к Палычу в гости как-то пришли. Утюг там, шмутюг. В общем, пришлось Палычу квартиру продать и все деньги, какие были скоплены, отдать этим ребятам. Ну и оставшуюся часть еще по закладным банку. Такая штука.
Остался он, значит, без гроша. Ну почти. Сам-то он отсюда, из Кемерово. Вернулись они, значит, обратно. Он, она, сынок его лет семнадцати. Купили квартирку, магазинчик какой-то замутили, ну и стали снова как-то откладывать. Жена его пуще прежнего обнимала. «Заживем, — говорит, Палыч, ох, заживем!»
Дела шли. Стали как-то с долгами рассчитываться. А сын их пошел учиться то ли в ПТУ, то ли в техникум. А там, сам знаешь, нравы простые. Компания еще какая-то попалась… В общем, подсадили его на иглу. В семнадцать-то лет! Ну и давай он вещи из дома таскать. Телевизор там, видик, заначку. Палыч с женой сначала не понимали что к чему. А когда поняли – поздно было. Отдали его в клинику, а он сбежал. Таскался где-то. Они его вернули, он снова сбежал. Так год с ним промаялись, а потом как-то вечером с ним стук в дверь. У Палыча аж сердце свело, почуял недоброе. Так и есть – менты. Ваш сынок, говорят, найден мертвым. Да уж, бывает…
Ну они схоронили его. Слезы, конечно, горе. Семнадцать лет парню! Я когда у них потом бывал в гостях, видел, что изменились они. Не смеются больше, ходят печальные. Но потом вроде подсобрались. Палыч о новом ребенке заговорил. Обнимает жену: «Заживем мы с тобой, Семеновна, заживем!» А Семеновна улыбается так грустно. Они уже и с долгами почти рассчитались вроде бы, как вдруг идет жена его на обычное обследование, а ей доктор так: здрасьте, у вас рак груди. Представляешь? И говорит, вам жить полгода осталось. И ручками так разводит. Мол, извиняйте… Ну не свинья ли? А еще доктор… Тьфу!
На самом деле, вышло, что она и того меньше прожила. Как-то зачахла быстро, ну как цветок осенью. Раз – и нет ее. Не она, а копия с копии. Так грустно… А когда умирала – это мне сам Палыч сказывал – подозвала его и тихо так говорит: «Не плач, говорит, мы еще поживем. Поживем». И умерла.
Палыч после этого хозяйство запустил, дела совсем забросил. Сидел дома, пил, конечно. А что еще делать? Как тут не запьешь. И тут ему приходит извещение. Мол, его бывший дружок арестован где-то в Камбодже-шмамбодже. И денежки, не все, конечно, но почти все из тех, что он украл, при нем. Палыч сидит, смотрит на извещение и понять ничего не может. Он, получается, вроде как миллионером стал. А на что ему этот миллион? Он сидит глазами хлопает, плачет и мычит что-то. Лампа над головой тускло горит и покачивается. Фьюк-фьюк. Фьюк-фьюк.
Такая штука.
