Сел за компьютер, чтобы написать какой-нибудь приемлемый текст.
В меру смешной. А может, даже и поучительный.
В голове же просто такое: «Бзззззззззз». Белый шум. Вообще ни одной мысли. Жужжание. Гул древнего компьютера. Шуршание занавесок. Хруст французской булки.
Тишина.
Да, думаю, так мы с тобой, Антон Александрович, кашу не сварим. Даже если из топора.
Попытался вспомнить что-то смешное, что происходило со мной в последнее время. Напрягся. Вена на шее стала пульсировать.
Ни-че-го.
Нет, то есть, что-то происходило. Я смеялся. И надо мной смеялись (пару раз). Но конкретики никакой вспомнить не могу.
Может ли существовать писатель с провалами в памяти? Наверное, может. Ведь писатели в основном пьющие (хотя стейт эйдж писатели тоже встречаются). А если ты пьешь, то память, конечно, теряется. Вернее, стирается.
Я вот, скажем, впервые напился до потери памяти в девятом классе. В четырнадцать, кажется, лет.
Да, я был молод, горяч. А еще глуп. И пить не умел. Сейчас – умею. То есть если я хочу, то могу ограничивать себя в употреблении алкоголя. Но если не хочу, то могу и не ограничивать. Мне кажется, так выражается это мастерство.
Но это не безусловное мастерство. А условное. Его нужно нарабатывать.
В четырнадцать лет его нет. В четырнадцать лет поступает предложение от знакомого, живущего в двух домах восточнее. Он спрашивает, ну что, может завтра выпьем?
Идея кажется неплохой. Тем более завтра – день учителя. Праздник, который необходимо отметить.
На следующее утро покупаем в ларьке литровую бутылку дынной водки. Это ужасное 27-градусное пойло со вкусом, что логично, дыни. Одному богу известно, из каких ингридиентов, где и каким способом этот напиток производится.
Впрочем, знать это даже не хочется.
Водка выпивается в парадной соседнего дома. На лестничной клетке между третьим и четвертыми этажами. Мимо иногда проходят люди, но им до нас нет никакого дела. Мы курим красный «Мальборо» и запиваем дынное алкогольное пойло апельсиновым безалкогольным пойлом.
«Если ты не голубой, нарисуй вагон любой», — написано на стене. Дальше мы упражняемся в рисовании.
Еще обсуждаем девочек. Мой 15-летний собутыльник Саша считается кем-то вроде эксперта в этой области. У него уже был секс. По крайней мере, он так говорит. Свечку никто не держал. Фотографий, к счастью, нет. Просто слова. А словам мы не верим.
Я только пытаюсь начать ухаживать за девочками. Но они не питают ко мне устойчивого интереса. Если не считать Лену Б. из «Г» класса.
— Просто возьми ее, — говорит Саша, — и засоси. Девочкам такое нравится.
— Да?
— Конечно! Они обожают сосаться. Засосал какую-то девчонку – и считай, что она твоя.
— Моя?
— Ага. Они от этого дела вся мякнут. Потом можешь все что хочешь с ними делать.
— Все что хочу?
— Конечно! Главное – засосать.
— А если им этого не хочется?
— Значит, надо держать посильнее…
От этих рассказов, курения и, конечно, дынного алкогольного пойла у меня начинает кружиться голова. Я впадаю в ступор. Движения становятся заторможенными. Мне кажется, что я вижу происходящее в замедленной съемке.
Пойло тем временем заканчивается.
— А что дальше будем делать? – спрашиваю я, заплетающимся языком.
— Пойдем, наверное, на уроки.
— На уроки?
— Ну. Не здесь же сидеть.
Мне почему-то эта идея кажется странной. Однако я делаю последний глоток, кидаю пустую бутылку из-под пойла в мусоропровод и… и потом картинка обрывается. Следует склейка, и вот я уже лежу на кровати у себя дома. Чувствую себя так, будто меня набили стекловатой. Хочется пить, блевать и вообще – сдохнуть.
Я поворачиваю голову и вижу, что у постели сиди бабушка.
— Ай-ай-ай, — говорит она, — и что я скажу родителям?
Она не выглядит грозной. Похоже, что мое ужасающее состояние вызывает у нее что-то вроде злорадства.
— Пожалуйста, не говори, — хриплю я.
В итоге мы заключаем сделку. Я бросаю курить (оказывается, она и об этом знает), а она – молчок.
Родители так ничего и не узнают. В тот раз. А вообще, конечно, узнают. Это случится в тот момент, когда меня с экскурсии приведет классная руководительница, тоже пьяного и с пачкой сигарет в кармане. Так бабушка поймет, что наш старый договор больше не действителен.
Ну и насчет памяти. Как мне потом рассказал Саша, я довольно неплохо функционировал первые десять минут, как мы вышли из парадной. Нормально шел, перебирал ногами и даже выкурил сигарету. А вот на подходе к школе, меня вдруг повело, я упал, встал, снова упал. И уже не встал. В итоге Саша донес меня до дома, как сбитого бойца.
— Нашел вашего сына в таком состоянии у парадной, — сказал он бабушке.
— Он мне не сын, — сказала бабушка.
— Как скажите, — ответил Саша.
Из этой истории я вынес следующие уроки: водку лучше не пить вообще, бабушке лучше не доверять, Саша – классный парень, и если что поможет.
С Леной Б. я потом, кстати, засосался. Ей понравилось.
А дыню не ел еще лет десять. Гадость.
