В голове крутится мысль. Вернее, не мысль, а словосочетание. Словосочетание, никак не переходящее в образ.
Короче вот оно:
«Джонни Три Тысячи».
Я не понимаю, что это значит. И откуда вообще оно появилось в голове. Да и вообще – о ком речь? Это какой-то странноватый робот? Да? Нет? Это человек, который должен всем денег? Это автомобиль? Это кто, вообще??? Это что????
***
Выбирал между шавермой и фалафелем. Выбрал фалафель.
Выбирал между фалафелем на тарелке или в пите. Выбрал в пите.
Пита кончилась.
Взял на тарелке.
Тарелки, слава богу, тут в избытке.
Фалафель вкусный, сочный. Не просто куски зажаренного хрен знает чего. А нормальные такие шарики, не пересушенные, а чем-то напоминающие по консистенции пюре.
Соус без чеснока. И без майонеза. От него чувствуешь себя убийцей своего организма.
Хороший фалафель.
Только надо было в лаваше брать.
***
Пришел домой вечером, уставший. С трудом повесил куртку на гвоздь. Вскипятил чай, закурил одноразку. Ну, думаю, проведу спокойно вечер. Благо жена с ребенком спят.
Включил футбол на приставке и стал играть.
И тут смотрю, вызов мне бросает игрок Johnny 3000.
Я офигел.
Разве такое бывает?
Пишу ему в чат.
— Привет. Ты Джонни три тысячи?
— Нет. Я Johnny 3000.
— Ну хорошо, Johnny 3000. Ты давно под этим ником играешь?
— Всю жизнь.
— Круто. А я сегодня думал о тебе.
— Что? Думал обо мне? Ты гей?
— Нет-нет, что ты… я не гей.
— А почему у тебя ник Iloveyou1984?
— Ну типа, я люблю этот год. 84-й славный год был. «Коммандо» вышел в кинотеатрах, «Зенит» стал чемпионом.
— А выглядит так, будто ты, парень из 1984 года, любишь меня.
— Нет, это не так.
— Наверное, ты все же гей. Заблокирую тебя на хрен.
И он меня заблокировал. Очень обидно.
***
— У вас есть фалафель в лаваше?
— Кончился.
— А в пите?
— В пите есть, да.
— Дайте.
— А слушай, брат… тоже кончился. Вообще фалафель нет. Весь съели вчера.
— Все заказывали фалафель?
— Нет. Только ты. Только ты…
***
Когда Джонни Три Тысячи проиграли все свои деньги на собачьих бегах, то он ушел в подполье. Это было необходимо. Честно говоря, он проиграл не только свои деньги, но и чужие. Много чужих денег. Такое простить ему не могли. Он сидел в съемной комнате в коммунальной квартиры и занимался тем, что учился попадать картой в шляпу. При этом на голове у него тоже была шляпа. В обычной жизни он шляп не носил. Просто комната была забита шляпами под завязку. Как будто тут раньше жил шляпник.
Он тут, и правда, жил, но это к делу не относится.
На третьи сутки у Джонни Три Тысячи стало получаться куда лучше.
На четвертые сутки он побрился.
На пятые у него кончилась еда, и он пошел в ближайшую закусочную.
— Фалафель, пожалуйста, — сказал он. Продавец внимательно на него посмотрел.
— В лаваше или на тарелке.
— Заверните в лаваш и положите на тарелку.
— Хорошо.
Он расплатился и пошел вглубь помещения – ждать. Минут десять ничего не происходило. Только клацала касса, да клипы на телевизоре сменялись один на другой. Наконец звякнул звоночек на двери, и в зале вошли трое. Джонни Три Тысячи был не дурак, и по одному виду гостей понял, что они пришли не за фалафелем.
Он бросился бежать – напротив как раз был вход на кухню. Он проскочил мимо посудомойки и бросился к другой двери. Но в нее уже входил тип в красном спортивном костюме с надписью СССР.
Джонни Три Тысячи думал броситься прочь, но пути к отступлению были перекрыты.
Посудомойщица вскрикнул и выскользнула наружу. Последний вошедший закрыл за ней дверь.
В голове у Джонни пронеслась дурацкая мысль: «Будет забавно, если мы сейчас начнем готовить». Но у гостей были другие планы.
Джонни били долго и методично. Это чем-то напоминало смену на заводе. Никаких эмоций у карателей этот процесс не вызывал. Они не матерились и даже не сопели. И вообще почти не издавали звуков.
Джонни Три Тысячи старался вести себя под стать им и тоже особенно звуков не издавал. Только лишь иногда, когда удар был особенно удачен, ойкал или айкал.
Наконец они закончили. И так же молча, не сказав ни одного слова, удалились.
«Пожалуй, — подумал Джонни, — больше никогда не буду есть фалафель».
