Рубрика: Рассказы

Как-то зашла речь о Розенбауме.

Вася по вторникам приходил в бар под названием «Пальма и пища» и ставил те пластинки, которые хотел. Он гордо называл этот процесс диджеингом. В конце выступлений в ход шел козырь — альбом Розенбаума 1986 года «Мои дворы». Для гостей это служило командой «Пора расходиться». Но однажды в баре оказался безымянный смутьян из Читы.

— Музыкант! Играй еще! — кричал он в направлении Васи и кидался в него пятистарублевками. 

Вася был рад, но охрана быстро вывела поклонника. 

— Пожалуй, — закончил эту притчу Вася, — это был момент самого громкого успеха Яковлевича с 1995 года.

Читать далее «Розенбаум»

Ветер разносит снег по городу. Кутаюсь в шарф, иду к дому. В Петербурге интеллигентный мороз: пощипывает, но не кусает.

На перекрестке — пустота и светофор всем показывает красный свет. Разве так бывает? Наверное, бывает.

Мимо пробегает человек, закутанный в нечто синтетическое. Он похож не столько на спортсмена, сколько на человека, который решил продемонстрировать окружающим свои ноги. 

Он старается держаться подальше от ночного клуба «Город грехов». Рядом с ним две недели назад убили человека.

Зеленый не загорится никогда. Я иду на красный. Из-за поворота выскакивает машина. Водитель будто только и ждал меня. Следует перебранка. Тон повышенный, но обходится без истерик и травматических пистолетов. Да и что тут скажешь, если все двигались на запрещающий сигнал?

— Если всем горит красный, то пешеход главный! — говорю я.

— Если всем горит красный, то главный я! — отвечает водитель.

Интересные они все же люди.

Из машины вылезает его спутница. Денис, поехали!

Денис подчиняется. Кажется, если всем горит красный, то главная — она.

Почти дохожу до дома.

— А где здесь аптека? — спрашивает женщина в красной шапке. Она стоит спиной к огромной вывеске «Аптека. 24 часа».

— Я не знаю…

— Жаль.

— Шучу. Посмотрите назад.

Она смотрит. Потом поворачивается ко мне.

— Хорошо. А аптека-то где?

— Вот она, — говорю.

— Понятно.

Она уходит. Главное не ошибиться. Ведь соседнее здание — суши-бар.

Открываю калитку, ведущую во двор. Приветственно взмахиваю рукой, проходя мимо охранника. Охранник привычно молчит. У нас во дворе и дворник высокомерный, и охранники, а живущий в будке кот, кажется, думает, что он президент.

Скоро я буду дома. В теплоте.

Сидим в сауне. Я и еще один какой-то мужик. Голый, замечу. Он подливает и подливает. Приходит еще один, в трусах. 

— Давайте, — говорит, — добавим в воду масло.

Тот мужик, что уже давно сидел со мной, напрягся. Не доверяет. И пришедший начал его убеждать. Мол, хорошее масло. Мне семья присылает из Сибири. Это пихта.

— Ну если семья присылает, то ладно, — согласился голый мужик. — А то мы недавно с тестем решили добавить, так у нас чуть шары не повылезали. 

— Все будет нормально, — говорит пришедший мужик. — Это же пихта, а не какой-нибудь там женьшень. 

— А это у меня женьшень был? — спрашивает голый мужик.

— Ну наверное. Женьшень, если честно, полное говно.

И на меня смотрят. Я развожу руками.

— Да, говно, — говорю, — говнее не бывает.

— Давай это свое масло! — соглашается голый мужик.

И мужик в трусах выливает масло в воду, а голый мужик брызгает водой на раскаленные угли. Становится жарко. Мы сидим какое-то время. Попахивает, конечно, дай бог. Как будто футбольная команда после напряженного матча сняла свою форму и кинула на раскаленные  камни. Даже две команды сразу. Учитывая запасных.

Мужики переглядываются.

— А это точно не женьшень? — спрашивает голый мужик.

— Нет. Это пихта.

— А пахнет, как женьшень, — говорит грустно голый мужик, берет свое полотенце и выходит.

Мы остаемся вдвоем.

— Нормально же пахнет? — спрашивает мужик в трусах.

— Не знаю, — говорю я, — у меня нос заложен. 

— Жаль, пихта классно пахнет. 

Я сижу еще тридцать секунд ради приличия и выхожу. В раздевалке меня поджидает мужик, который раньше был голым.

— Это был женьшень. Я сразу этот запах узнал. А он все: «Пихта», да «Пихта»… Эх!

И он грустно одевается. Надо сказать, что в одежде он выглядит лучше.

(Считайте этот текст спин-оффом к моей повести «На районе«)

Я рос на Гражданке. Хорошее место. Если присмотреться. Там были панельки, школа, два детских сада, свежепостроенная баня из красного кирпича, хлебозавод. До метро тягуче тянулся автобус. 

Детство казалось бесконечным. Но потом, конечно, ушло. Я уехал. На Гражданке остались панельки и все остальное. Даже баню не снесли, хотя, кажется, переориентировали в бизнес-центр. 

Люди тоже остались. Но не все. Об их судьбе мне рассказывает брат. Он для меня кто-то вроде гонца из столицы. Если предположить, что меня отправили в ссылку.

— Видел недавно твоего друга Олега, — говорит он. 

— И как?

— Обморок. Сигу у меня стрелял.

— Ты дал?

— Дал, но брезгливо. 

С Олегом мы раньше вместе проводили кучу времени. Знакомились с девчонками, пили пиво, однажды даже открыли собственное дело. Установили на рынке игровой автомат. Но что-то пошло не так, и заработать не получилось. Кажется, к нам предъявлял претензии кредитор. Мы с Олегом сели в машину и поехали к нему на встречу. Олег за рулем, я — на пассажирском. Кредитор сел сзади. Это был блеклый мужчина лет сорока пяти с лицом, похожим на простоквашу. 

— Деньги мы сейчас отдать не можем, — начал Олег.

Человек-простокваша сказал «Ну хорошо». Мы выдохнули. Тут он схватил меня сзади за волосы и стал тащить на себя. Я решил, что с меня сейчас снимут скальп. Так оно, по сути, и было.

— А не охренели ли вы, терпилы? — спросил он, акцентируя наше внимание на слове «терпилы». Я согласился с тем, что мы охренели, и он нас отпустил. Пришлось отдавать ему в залог запаску и сливать бензин. Больше у нас ничего не было.

Потом я переехал, и наши пути разошлись. Перед этим мы поссорились. Но уже не помню, по какой причине. Кажется, он взял у меня в долг и не вернул.

— И как он выглядит? — спрашиваю у брата.

— Плохо.

Тут я стал интересоваться, а кто как поживает. Оказывается, поживали далеко не все. Некоторые совсем даже не поживали.

— Помнишь Егора?

Я вспомнил его. Хорошо играл в футбол, между прочим. Как-то мы пили с ним напиток под названием «Мелон». Двадцатипятиградусный.

— Умер недавно от цирроза. Умер, а хоронить его было некому. У него жил сосед. Какой-то армянин. Ему Егор одну комнату сдавал. Так этот армянин стал деньги собирать во дворе, чтобы его труп из морга вывести.

— И как?

— Собрал. А потом пропал со всеми деньгами. И из квартиры забрал кое-что… Хотя там особенно нечего было забирать.

— А как же Егор?

— Так и лежит себе, в морге…

— Жаль… Хотя он меня бесил. Он встречался с моей первой девушкой.

Брат смеется.

— Ее я тоже недавно видел.

— И как она? Откинулась?

Дело в том, что мою бывшую, очень сильно бывшую, первую, девушку посадили за перевозку наркотиков. Она транспортировала их из Южной Африки. Кажется, речь шла об очень хорошем кокаине. Другой в Южной Африке не производится. Но ее поймали в Пулково. И дали семь, кажется, лет. 

Семь лет!

— Недавно, — говорит брат, — мы выпивали с друзьями, и она к нам подошла. Мы ее угостили. Она сказала, что меня помнит. Как я помог вам из окна выбраться после секса.

Было такое. Мы только начали заниматься этим, как пришел отец. Пришлось спасаться бегством. Нам было по четырнадцать.

— По крайней мере, — говорю, — она не умерла от наркотиков!

— Зато Герман умер…

Герман был классным парнем. И вообще отличником. Кажется, он даже матом не ругался.

— Там вообще мутная история, — говорит брат, — они сдавали одну комнату…

— Армянину?

— Нет. Русскому. Его, кстати, тоже посадили. Ну да ладно. Он съехал от них, лет на пять, и они с братом Димой устроили ремонт в той комнате. Выкрутили карниз, и из дыры в стене упал пакетик. Они решили, что этот кокс. А оказалось — герыч.

— Я это в «Криминальном чтиве» видел.

— Нет, — говорит брат, — такого ты не видел. С ними еще третий был. Он употребить не успел. Но когда Герману и Диме стало плохо, он начал их квартиру обчищать. Один загибается. У другого пена изо рта, а этот их карманы шмонает.

— А Дима выжил?

— Да, этот третий все же скорую вызвал. Диму откачали. А Герман — кончился.

— Диме повезло.

Брат и тут смеется.

— Ну это как посмотреть.

— Он тоже в конце концов умер?

— Нет. Он в тюрьме сидит. Ему двенадцать лет дали.

— Перевозка наркотиков?

— Хранение в особо крупном размере… Недавно мне письмо написал. Может, приеду к нему в Карелию на свиданку. Летом там хорошо.

Я посмотрел в окно. Что ж, похоже, что не так уж и плохо я живу. Похоже, чего-то я в жизни добился.

Текст, который я сделал как домашку для курсов по комедии, на которые я записался.

Здравствуйте, мистер Шаламе.
Меня зовут Глеб Чечоткин, я живу в Екатеринбурге и работаю здесь во втором цеху завода «Полиграфмаш» младшим технологом.
Вы, наверное, сейчас решили, что я из того типа рабочих, которые ходят грязные и водку пьют по утрам.
Могу честно сказать – грязным я не хожу. Опрятен. Водку выпить могу. Но под хорошую закуску. Вот сейчас я пишу это письмо, и у меня на столе бутылка водка и банка корнишонов. К тому же сейчас ночь.
А еще я всегда тянулся к кино. В детстве ходил в актерский кружок. Даже выступал на сцене Театра юных зрителей. В «Снежной королеве» я изображал разбойника.
Выпью за ваше здоровье. Ну и за искусство, что ли…
Так вот, всегда я тянулся к искусству. Даже брал уроки у нашей учительницы по музыке. Хорошее было время. Думал, в ГИТИС поступать или еще куда. Но в итоге одно, другое, там выпил, здесь закусил. И не взяли меня никуда. Ну я на завод и пошел, будь он неладен.
Выпью за нашего директора. Но зло выпью.
Я, кстати, на заводе даже кружок думал организовать театральный. Собрал народ. Валька из бухгалтерии. Дэнчик-водитель. И вроде все неплохо у нас шло, пока Дэнчик этот не напился и не совратил нашу Вальку. А Валька на него обиделась. Не могу же я один на сцене выступать, да, Тима?
Выпью…
Так вот, я почему решил тебе написать, Тима, у меня у двоюродного брата тоже Тимур зовут. Хороший парень. Его посадили недавно на три года. Но там ничего страшного. Колонию-поселение дали. Надеюсь, у него все хорошо в тюрьме. Выбился в блатные. Он суровый такой малость. Хотя о чем это я…
Вот огурец вкусный. Из Томска.
Приезжал тут к нам недавно театр из Питера. Красивые. Я билеты купил. Сидел в зале. Спектакль говно конечно. Но артист там симпатичный был. И как-то я к нему проникся. После спектакля зашел за кулисы – думал взять автограф. Ну мы с ними давай болтать. А он тоже водку любит. Приехали ко мне. Пьем. Вот как сейчас я… Хорошая водка, кстати, рекомендую: «Слеза» называется.
Напились. И он давай ко мне приставать. Падла. Прям поцеловал меня. Ну я его вытолкал. А сам с тех пор места не нахожу. Все о нем думаю. Даже решил в Питер поехать – найти его. И выпороть, что ли… Или нет…
Ох, хорошая водка…
Так вот, и чуть не поехал уже. Да тут с тобой фильм увидел. Как же ты на него похож! Прям одно лицо. Но того артиста Коля звали. Эх, Шаламе, ты мой, Шаламе, по тому что я с Севера что ли… Показать тебе поле… Короче, скажу прямо тебе: люблю тебя, Тима… Как же ты этого сукин сын не понимаешь… Живешь там в своем Голливуде, сука! Я тебя увижу, только попробуй! Только коснись меня, я тебе покажу настоящую нашу удаль… молодецкую… А лучше спою тебе. И ты со мной споешь…. Пидор ебаный…
Ыфвапожапрвалдпролджпр прфдролапрваолпрфлдопр жпппппадэЖВАЛЭЫП

В
гости брат заходил.

Пришел не один. С пивом. Лицо –
довольное.

— Ждали гостей? – спрашивает. И на
пиво показывает. В его руке.

Я так понял, что вопрос не требовал
ответа.

— Сегодня, — говорит, — «Зенит»
играет с «Анжи».

Я спрашиваю:

— В домино?

— Возможно…

Мы устроились в гостиной. Она же –
спальня.

— Я, — говорит, — на победу
«Зенита» поставил. «Анжи» — вообще дно.

— Много?

— Много. Сто рублей.

Начался матч. Команды вышли на
поле. Стали уныло мяч перекатывать.

— Хороший футбол, — говорит брат, —
напряженный.

А игроки ведь даже не вспотели.

Скоро «Зениту» гол забили. Брат
только рассмеялся.

— Это, — говорит, — временно. Наши
ребята еще и не через такие трудности проходили.

Играют дальше. Скукота. Мяч у наших
вообще не держится. Но брат храбрится. Пиво пьет.

— Просто наши им фору дают. Скоро
покажут свое истинное лицо.

Вскоре нам второй гол забили.

Брат побледнел немного, но держится.

— Ничего, — говорит, — еще не
решено. Это у них тактика такая.

— Тактика проигрыша?

— Не исключено…

Первый тайм так и закончился. Два —
ноль. Мы сходили покурить.

— Не переживаешь? – спрашиваю.

— Ты что! Я за «Зенит» болею. Верю
в команду. Сейчас мы соберемся – и покажем им.

В начале второго тайма «Анжи» забил
еще раз.

Брат в лице переменился.

— Вот это, — говорит, — уже не
шутки…

Дальше пиво он пил грустно.

«Зенит» один раз едва не забил.
Брат оживился вроде… Но опять сник.

— Да ну, — говорит, — тлен это все,
суета…

Но пиво пьет уже без былого
энтузиазма.

Игра кончилась.

Унылый брат допил пиво.

— Я, конечно, подозревал, что они
проиграть могут. Поэтому так мало денег поставил… Понимать ведь надо.

Он отложил пустую бутылку в сторону.

— Кстати, у тебя не будет
пятидесяти рублей в долг?

Мы переехали в новую квартиру в конце января. Как раз в ту неделю, когда стало неимоверно холодно. Да, это была самая морозная неделя той зимы, и в необжитом помещении со старыми непродутыми батареями нам пришлось бы туго, если б мы, влюбленные, не согревали себя жаром собственных тел.

Весь первый вечер и часть первой ночи я, правда, трахался не с женой, а с кроватью из IKEA. В итоге так и не собрал — выяснилось, что не найти подходящей отвёртки. Пришлось бросать матрас прямо посреди комнаты и спать так, среди разбросанных вещей, как выброшенные на таинственный остров жертвы кораблекрушения.

Мне было грустно, что я такой неудачник, кроме того ныли мозоли на ладонях. Но Ксюша обняла меня, и стало получше.

На утро я выпил кофе, разбодяженный прямо в чашке, выдохнул и дособирал чёртову кровать — несколько болтов оказались лишними, я их выкинул. Ксюша прибралась, мы кое-как рассовали вещи. Квартира теперь выглядела прилично. По крайней мере, она больше не походила на притон героинового наркомана.

Вечером мы лежали на кровати. Слишком уставшие, чтобы заняться сексом и даже чтобы спать. Я читал Исигуро, Ксюша — Довлатова, которого я ей подсунул. Тут сверху раздался неприятный металлический гул. Показалось, кто-то открывает огромный, как в фильме «Крепкий орешек», банковский сейф.

— Что это? — спросила Ксюша таким тоном, будто я допустил какую-то оплошность.

Я прислушался. Наверху раздался топот, потом ещё какие-то звуки человеческой жизнедеятельности.

— Соседи? – неуверенно ответил я.

Да, это точно были соседи. Только понять кто это: человек, призрак или гиппопотам было невозможно.

Так выяснилось, что проектировщики в нашем доме явно облажались с шумоизоляцией. Ее просто не существовало. Мы слышали все, что происходит этажом выше. Хотя этого не хотели. При желании мы могли желать здоровья каждый раз, когда человек сверху чихал. Сначала мы пытались успокоить себя тем, что в квартире над нами живёт девушка, а они, как правило, не производят много шума. Мы ошиблись. Соседка даже ходила по своему второму этажу так, будто она подкована, как кобыла.

— Железная пята олигархии, — говорила Ксюша и поднимала глаза вверх…

Прошло пару недель, мы кое-как смирились с привычками той женщины. Но она решила выйти на новый уровень. Сучка закатила вечеринку. Я терпел крики ее друзей до часа ночи, потом психанул и полетел наверх на крыльях ненависти и злобы. Я был так взбешён, что не взял с собой ничего более существенного, чем свои кулаки, а это так себе орудия. Я и драться то как следует не умею, мне никто не ставил удар, а в последний раз я бил человека по лицу в семнадцать лет. А сверху отчётливо слышались мужские голоса. И не один. И голоса были неприятные. Но я летел наверх, как Немезида. Готовый принять последний бой и отправиться в Валгаллу.

Каково же было мое разочарование, когда я столкнулся с закрытой дверью. Игнорирование распалило меня ещё больше. Я совсем забыл о безопасности, стучал и хрипел, стоя в одних носках на лестничной клетке, но за дверью просто затихли — и все.

Я пригрозил хозяевам полицией, Путиным, господом богом и ушел домой.

Полицию я в тот вечер не вызвал…

Спустя еще пару недель мы услышали сверху: «Спасите! Убивают!» Стояла ночь. Если кого-то убивают ночью, это не мое дело. Я же не Бэтмен. Но Ксюша толкнула меня в бок.

— Выручай студентку…

Она почему-то решила, что мадам сверху получает высшее образование.

Отказаться? Это было почти невозможно. Я нехотя встал и пошел по ступеням, крадясь, как тигр. В этот раз, кстати, я взял молоток. Чисто из соображений самообороны.

Но меня ждал сюрприз. Оказалось, помощи просила не соседка над нами, а та, что жила по диагонали. Если контингент поклонников студентки был примерно понятен, то здесь воображение нарисовала громилу с лицом гоблина, готового разорвать меня на части.

Ладно.

Я постучал в дверь и закричал, что если они не угомонятся, я вызову копов. Потом предусмотрительно сделал три шага назад. Дверь открылась. Я сжал молоток в липких руках…

Передо мной нарисовалась женщина средних лет, крашеная блонд в спортивных шароварах.

— Вызывайте полицию! — взвизгнула она.

— Хорошо, — сказал я, растерявшись. — Вам помочь?

— Полицию, — сказала она и скрылась за дверью.

Надо сказать, что она, кстати, не напоминала жертву насилия. Кровь из разбитой губы не текла, ничего такого.

Кхм. Я спустился к себе и вызвал подмогу. Диспетчер не очень-то обрадовался моим словам. Полиция вроде бы в итоге не приехала. Я ничего такого не слышал, хотя не спал ещё долго. Но дама не орала больше. В общем, я считаю, что исполнил свой гражданский долг…

Пропустим пару вечеринок, когда мне пришлось опять ходить наверх. Там не было ничего невероятного. Мне открывали дверь, а один раз даже извинились за лишний шум.

В принципе с соседкой даже можно было ужиться, если б она не вела ночной образ жизни. А в доме, построенном из говна и палок, это означало, что и мы с Ксюшей обязаны жить, как совы — только разве что не угукаем в ночи. Допустим, я просыпался каждый раз, когда соседка в час или два ночи открывала ригельным ключом свою злоебучую дверь… А если кто-то входил в парадную — а это тоже было слышно, — то я вздрагивал — хоть бы не она, хоть бы…

Соседка по диагонали тоже иногда устраивала концерты. Их нам было слышно не очень хорошо. Но иногда из-за стены доносилось: «Пошла в жопу, дрянь!» и ответный крик из преисподней: «Сам иди, хуесос!» В общем, их брак явно давал трещину. Пару раз снова раздавалось «Спасите! Убивают!» Но наверх я уже не ходил. Бессмысленно.

Ближе к Новому году соседка над нами снова перетянула одеяло на себя. В нашей совместной – на троих – жизни начался и вовсе безумный период. Эта мелкая дрянь завела себе мужика. И что это был за мужик… Говнюк видимо вытворял настоящие чудеса, потому что госпожа студентка визжала по ночам, как порнозвезда. Это было настоящее аудиошоу, от которого я сначала даже возбуждался. Потом ее крики приелись и стали бесить. Да и кому понравится, когда кто-то воспроизводит стоны из фильма для взрослых с завидной регулярностью…

Парень действительно старался. Это был принц ебли. Потому что он делал свое дело с завидным упорством и регулярностью по тридцать-сорок минут. Каждый день. И ни один раз за день.

— Я не верю, что это по-настоящему, — говорила Ксюша, а я стыдливо опускал глаза. На его фоне я был дохленьким скорострелом. Однажды они трахались час, потом взяли десятиминутную паузу и продолжили ещё на целый футбольный тайм.

Я уже думал, что-то сделать с этим, но что? Не стучать же к ним в дверь молотком  в самый острый момент? К тому же я не ханжа…

Кончилось все записками «Пожалуйста, не шумите…», они, правда, не дали результата. Результат дало время. Вскоре конфетно-букетно-трахательный период закончился. Выяснилось, что удовлетворить женщину в постели — это полдела. Как писал Тарковский, «только этого мало».

Началось все с редких слез. То он неправильно убрался. То передвинул цветок. То просто молчит весь вечер. Потом начались ссоры, крики. Слезы превращались в истерики… У меня даже возникла странная мысль: а что если мы оказались в петле времени и соседи над нами – это люди из прошлого, а соседи, которые живут по диагонали, из будущего? Сходств действительно было много, разве что любовник студентки был молчалив.

Вскоре мы уже начали скучать по старому доброму соседскому сексу, как вдруг… Неожиданно все закончилось. В квартире наверху наступила зловещая, но такая прекрасная тишина.

— Может, он ее убил? — спрашивала Ксюша. Я не знал, что сказать. Не взламывать же мне дверь… Да и участковому надо как-то поднести эту информацию.

Соседка из параллельной квартиры тоже решила выйти из игры. Я видел ее, заплаканную, с большой спортивной сумкой у пухто… Она собиралась куда-то. В неизвестность, прочь из этого рассказа.

Спустя пару недель квартира ожила. Мы поняли это по странному шебуршению. Да, там явно что-то происходило. Кто-то ходил, разговаривал, прибивал что-то к стене.

— Хоть бы не студентка, — взмолились мы хором.

Нам повезло. Над нами приехала жить обыкновенная семья из трёх человек. Мальчик попался гиперактивный и часто играл в футбол чем-то тяжёлым, но он и близко не мог сравниться с тем, что творила предыдущая квартирантка. Мы расслабились. К нам вернулась жизнь. Похоть. Как-то мы взяли винца и решили устроить оргию. Только мы вдвоем: я и ты. Я разошелся ни на шутку, потому что Ксюше явно нравилось происходящее. Она недвусмысленно дала это понять. К несчастью, в самый ответственный момент кровать из шведского универмага не выдержала моего напора. Что-то там хрустнуло, погнулось и мы слетели на пол, крича, как будто начался Армагеддон. Видимо, те шурупы, которые я выкинул в самом начале, все же не были лишними. Кто ж знал…

Тут в дверь постучали.  Я вылез из простыней и подушек, накинул халат…

— Нельзя ли потише?

Передо мной стоял небольшой парень в очках, с бородкой, вида не очень героического. Руки у него были сложены за спиной.

Тут я понял: это сосед сверху. Мне стало неловко. Я извинился. Мужчина нехотя кивнул.

— До свидания, — сказал он, развернулся и пошел к лестнице. Я бросил взгляд на него, уходящего. В руках у него был молоток.

1.

Короче, мне ни хрена не понравилось в Риме. Ну вот прямо
совсем не понравилось. Не город, а дерьмо. Я это подумал, когда вышел из здания
аэропорта и наступил в какашку. Ничего хорошего такое начало не сулит.

Дальше было только хуже. Горы мусора, раздолбанный
транспорт, попрошайки. Однажды я ехал на трамвае и клянчить евро у меня стал
водитель. Потом расстроился и куда-то ушёл. Пришлось добираться дальше пешком.

Самое же хреновое, что в Рим я приехал работать. Какая-то
ужасающая журналистская конференция. 48 часов напряжённых заседаний. Важные щи.
И ни капли алкоголя.

Нет, меня ещё в Петербурге предупреждали. Мол так и так,
дорогой друг, мероприятие абсолютно сухое. Я им не поверил. Это же Италия.
Страна вина, граппы, лимончелло и сурового 70 градусного пойла под названием
«Кровь Этны». Ну какое в жопу сухое…

Потом я понял в чем прикол. Конференция была пенсионерская.
Туда собрались заслуженные престарелые журналисты со всей Европы. И я.
Красивый, 35-летний алкаш с нереализованными амбициями.

Они, наверное, охренели, когда увидели моё юное лицо, на
котором едва-едва стали появляться морщины (мешки под глазами не будем брать в
расчёт).

А ведь глава этой конференции брал интервью у Муссолини! А
его зам телеграфировал о взятии Парижа. Хотя, на мой взгляд, ему тогда было лет
пять. Ну так может малец умел пользоваться телеграфом…

Мои успехи на их фоне были скромны и неисторичны. Зато
здоровье все ещё позволяло употреблять с обеда и до трех часов ночи, а утром
приходить на конференцию огурчиком, лишь в слегка помятом костюме и вспомним
уже упоминавшиеся мешки (знакомый сказал, в них можно положить по смартфону).

Однако пить приходилось одному. Старички потягивали весь
вечер бокал вина. И хрипло смеялись, вспоминая неизвестных мне людей, которые
уже давно стали призраками. Плюс заседания продолжались вплоть до девяти
вечера. Скука.

В первую ночь я не выдержал и пошёл в соседний бар бухать. К
несчастью, отель, где шла конференция, находился в максимально захудалом районе
— Трастевере. Бомжи ночевали там прямо посреди дороги, а помои сливали прямо из
окон (к счастью, в виду раздельного сбора мусора, для каждого вида отходов было
свое окно).

В первом попавшемся баре я попросил пивка, и мне принесли
какую-то жижу с ячменным вкусом. В следующем решил попробовать коктейль, и в
нем почти не оказалось рома. Возможно, он на 50 процентов состоял из
отравленной слюны бармена. В итоге к 12 часам я сидел на тротуаре, почти как
местный, попивал белое винцо, соав, купленный в «Карфуре» за три евро, и поплевывал
по сторонам.

Когда ты оказываешься оторван от своего привычного ареала,
самое время предаться лёгкой грусти и бросить взгляд назад. Иными словами, мне
приходилось ответить на вопрос: к чему ты пришёл, мудозвон?

Семья. С женой мы вот-вот расстанемся, и нет ничего, что
склеивало бы наш брак, Кроме взаимной вражды. Очевидно, что по возвращению
домой мне следует искать себе новую квартиру. А это накладно. А если посчитать
ещё и возможные алименты, то накладно вдвойне. 25 процентов от дохода вынь да полож.
Никакого уважения.

Лучший способ сэкономить — взять Никиту к тебе. Но 12-летний
Никита, сын, переживает сейчас такой период, когда он ненавидит всех. Особенно
себя. Ну и родителей. Поэтому пусть живёт с матерью. Так он будет ненавидеть её
чуть больше, чем меня.

Работа. Пашу как проклятый. Должность — зам редактора
средней газеты. Должность, кстати, так себе. Ответственности до хрена. Бонусов
нет. Только премия от департамента печати. Не густо. Собственно, даже эта
командировка… Здесь должна была оказаться наш главный редактор, но узнала,
что тема тухлая и слилась. Пришлось мне. Так я слетел с очереди. А следующий
тур будет на Мальорку. Две недели в отеле 5 звёзд. Туда-то поедет она. И разве
это справедливо?

Ко мне уже стали присматриваться местные калеки, и один
умолял хлебнуть. Поэтому я допил первую и пошёл со второй бутылкой вдоль берега
Тибра. Тибр бурлил. Внизу на набережной сидели людишки, употреблявшие алкоголь.
Мне бы тоже хотелось быть там. Но я был здесь. Выше головы не прыгнешь. Я
ощутил адское одиночество. И набрал сына. Конечно, по вотстапу. Он даже не
пытался сделать вид, что ему интересно со мной разговаривать.

Наконец я спросил: что тебе привезти, мой хороший,
кровинушка моя, из этого дерьмового города, где так ярко видно расслоение общества
на вечных плебеев и вечных патрициев?

Что хочешь, ответил он. Что переводилось как «отвали».

Тогда я привезу тебе то, сказал я, что привёз бы себе сам.

И что это? Заинтересовался сын. Виски?

Виски здесь не гонят. Я привезу тебе шарф «Ромы». Слышал о
таком футбольном клубе?

Нет, сказал сын.

Это была ложь. Мы вместе смотрели с ним матчи Лиги
чемпионов. Год назад эти ребята пробились в полуфинал. Тотти, Де Росси,
Месси…

«Месси там не играет. И Тотти уже вроде тоже».

«Вот и хорошо. Значит, ты в теме. Значит, следишь».

Ещё я попросил его дать мать. Не дать пять. Это было бы
невозможно. Дать мать.

Он протянул ей трубку. Повисло молчание.

Мы помолчали так минуту, как бы скорбя по нашему браку,
преждевременно ушедшему туда, куда отправляются все херовые браки — в архив
закса.

«Опять пьёшь?» — спросила она. И я уже набрал воздуха в
легкие, желая ответить ей, что я вовсе не пью, я подпитываюсь, как она повесила
в трубку (нелепое выражение в эру смартфонов). Ну и в жопу тебя, сказал я
гудкам. В жопу тебя и всех женщин мира. Буду жить один. Красивый и бесславный.

В одиночку пьют либо алкоголики, либо философы. В ту ночь я
был философом.

2.

Девять часов дня. Комната для конференций называется
«Палермо». Ещё тут есть «Милан», «Турин» и самая большая – «Рим». «Палермо» —
самая маленькая и убогая комнатка. Скажем, здесь нет кулера. И Тирренского моря
с пляжами нет, что еще обиднее. Есть я, куча старичков и немного писчей бумаги.
Электронные устройства тут не в чести. Окей.

Слушаем доклад о состоянии дел в современной европейской
журналистике. Мне хочется выгрызть себе вены. Такая скучная эта тема. Состояние
хреновое, оно и понятно. Но эти ребята в России не были. Вот уж где
действительно святых выноси.

Я зеваю, клюю носом. Можно было бы свалить в номер, но есть
загвоздка: через час на этой конференции выступать мне. С докладом. И ещё одна
загвоздка: никакого доклада нет. Да и не могло быть. Откуда?

В перерыве я выкуриваю сигарету и мне становится немножко
хуже. Отлично! Теперь я готов.

Председатель конференции Старохренолло, или как там его,
даёт мне слово. Я выхожу к трибуне. Она едва заметно шатается. Десятки
внимательных подслеповатых глаз обращены ко мне.

Слушайте, говорю я, состояние журналистики и все такое — это
интересно. Но давайте я расскажу вам что-то действительно крутое. Вчера я сидел
на набережной Тибра и пил вино. Две бутылки соава, между прочим, и это не
считая мелочей. И несколько человек, узнав о том, что я русский, спрашивали
меня: как там Путин? И я готов ответить на это вопрос: Путин там хорошо. Путин
ис гуд. Стронг лидер! Но чем строже лидер, тем слабее его компаньон. А
журналистика, как известно, компаньон власти. По крайней мере, в России. Так
повелось. И ни хрена с этим не сделать. Можно, конечно, взять денег у бизнесмена
и создать условно независимое СМИ. Но там нельзя будет ругать Путина. Можно
создать такое СМИ только сидя в Риге или Тбилиси или на Манхеттене. Честно
говоря, даже в Риме, я не стал бы его создавать. Но будет ли это СМИ
неангажированным? По отношению к Путину — да. А по отношению к другому
человеку? Тут надо думать. К чему это я? Черт, потерял мысль…

«Вы когда-нибудь лично видели Путина?» — вдруг вы крикнул
какой-то чувак из зала. На его проницательном белом лице едва заметно тряслись
очки. Что я мог ответить этому человеку?

«Конечно», — сказал я. Само собой я видел Путина. И даже
пару раз брал у него интервью.

«Как он вам?» — крикнул другой.

Я выдержал паузу.

У него есть коронный приём. Он смотрит человеку прямо в
глаза. Он сидит и видит тебя насквозь. Но если ты посмотришь ему в глаза — то
не увидишь ничего. Там чёрная дыра, бездна. Это все равно что смотреть в глаза
бога.

Старички зашептались. Они могут играть в демократию сколько
угодно. Но когда доходит до дела, в своём возрасте власть они ценят куда
больше, чем возможность каждого гражданина высказаться. Или решили, что я
дебил.

«Путин — сильный лидер, вы правы. Такие как он нужны
Европе», — сказал тот бледный старикашка в очках. И все одобрительно
зашушукались. Только румынский делегат молчал. Но он, по ходу, ни хрена не
понимал по-английски.

Председатель конференции встал со своего места. Это далось
ему с трудом. Он был дряхл, как я уже говорил. Процесс подъема занял три
минуты. Я засек время.

Потом он медленно пошел ко мне. Я думал, он ударит меня
своей тростью по башке. Но нет. Он просто медленно двигался. Рот его застыл в
странной гримасе. Позже я понял, что это улыбка.

«Путин нужен не Европе. Путин нужен России», — сказал он и
сделал глазами знак, что мне надо съебаться с трибуны. Что я и сделал.

После этого выступления моя популярность возросла. Хотя,
если честно, я так и не понял — почему.

Например, эстонский журналист. Он, кстати, работал еще в
газете «Советская Эстония» и, возможно, даже бегал за кофе для Довлатова, но,
как это часто бывает, тут же забывший эстонский язык — и английский кстати тоже
(он общался через переводчика) — посвятил доклад не эстонской журналистике (ее,
видимо, нет), а российской. Говорил, что там все врут.

Я встал с места.

«Окей. Врут. Но где не врут? Скажите мне, где не врут?»

Я схватил первое, что попалось под руку. К счастью, это был
сегодняшний номер газеты La Reppublica.

«Вы думаете, здесь все правда?»

Я раскрыл газету на экономическом развороте.

Вы думаете, здесь есть хоть слово правды, кроме, конечно,
биржевых котировок, хотя, если присмотреться, они тоже, скорее всего,
сфальсифицированы…

«Знаете, — неожиданно сказал эстонец на хорошем русском, —
так можно и до ручки договориться».

«Мысль произнесенная есть ложь. Переведите, пожалуйста», —
ответил я ему и сел.

Несколько человек мне зааплодировали.

В общем, я стал чем-то вроде звезды. Все решили, что я
нонкомформист и презираю Европу. Хотя мне нравилось их дешевое вино и сыр.

Людям гораздо важнее иметь вкусный пармезан в холодильнике,
чем читать правду в газете. Кому нужна эта правда? Правда, во-первых, у всех
своя, а, во-вторых, сегодня она одна, завтра другая, — объяснял я свою позицию
после того, как конференция закончилась. Меня, если честно, несло. Чудовищно
хотелось выпить.

Не так давно я читал статью в серьезном научном журнале (на
самом деле, это был какой-то стремный сайт, но это я опустил) о том, что
никакого Ивана Грозного не существовало. А татары — это просто конные китайцы.
И что? Ничего. Я не могу купить хороший пармезан уже три с половиной года, и
это единственное, что меня расстраивает, если говорить об отношениях между
Европой и Россией.

3.

Вечером, когда стемнело, я решил повторить свой вчерашний
фокус. Взял две бутылки вина, сигарет. Уже хотел было выдвинуться к Тибру, как
вспомнил, что забыл в номере зажигалку. К счастью, супермаркет был в двух
шагах. В номере мне, конечно, захотелось облегчиться. В общем, побывка
затянулась. Тут в дверь постучали.

— Занято, — сказал я по привычке. Потом все же подтянул
штаны и открыл дверь. Сначала — туалета, потом — номера.

Передо мной стояла уже не очень молодая, но все еще
сохранявшая лоск и шарм, женщина. Фигурка у нее была отпад. Даже без скидки на
возраст. Очки, каблуки, светлые волосы… Все говорило о том, что она — журналистка.

Она стала объяснять, что работает в каком-то местном
журнале. Мое выступление понравилось ее редактору. Редактор решил сделать со
мной интервью.

Оказалось, что ее редактор — председатель конференции.

«Еще он мой отец», — призналась она и опустила стыдливо
глаза, как девочка, ей-богу.

Тут нечего стеснятся, вступил в дело я. Я сам работал первые
семь лет карьеры у матери. Сначала мы делали небольшую муниципальную газету, а
позже стали печь булочки. Не знаю, как так получилось, но печь булочки было
даже интереснее.

Я пригласил ее в свой номер.

Кстати, сказал я, бросив взгляд на пакет из «Карфура» и
хмыкнув, — может, вы не поверите, но у меня есть вино. Не хотите ли глоточек?

Она хотела.

Опытные женщины. Боже, они прекрасны.

Я кое-как отковырял штопором пробку. Женщина, ее кстати
звали Валентина, как мою классную руководительницу, хорошо что не Валентина Семеновна,
внимательно смотрела не меня. Было неловко. На лбу выступила испарина. Я не то
чтобы спец по винным бутылкам. Не умею открывать их элегантно. Мне проще
пропихнуть пробку внутрь бутылки с помощью ригельного ключа.

«Кажется, вы сказали «блять?» — спросила она. — Это же
русское ругательство… Очень красиво».

«Согласен!» — ответил я.

В номере нашлось два покрытых пылью бокала.

«Как вам в Италии?»

«Чудесно. Тут много итальянцев».

«И не только. Иммиграция — большая проблема».

«Не сомневаюсь. Чин-чин!»

Возникла пауза. Я напряженно думал, что бы такое сказать. Но
она протянула мне руку помощи.

«Начнем интервью?»

«Ага».

И тут она начала задавать мне вопросы про Путина. Это было
неожиданно. Как я брал у него интервью? Какие у него привычки? В каком кабинете
Кремля он сидит?

«Уж не шпион ли она, случаем?» — подумал я.

Сам я оказался в дурацкой ситуации. Ведь, конечно, я никакого
интервью у Путина не брал. Более того, видел его один раз в жизни. На
жеребьевке чемпионата мира по футболу. Он представлялся мне маленькой черной
точкой в дали.

«Давайте не будем о Путине», — сказал я. Это очень скользкая
тема.

«В каком смысле?»

«Дело в том, что я виделся с ним… неофициально. Без
редакционной аккредитации. Поэтому у меня могут быть проблемы».

«С Путиным или с редакцией?»

«И с тем и с другим».

«Но все же… Вы даже не представляете, как высок интерес к
Путину в Италии».

«Представляю. Но представьте себе, что я — человек, который
дал подписку о неразглашении».

«Вы дали подписку о неразглашении?»

«Каждый кто живет в России, дал такую подписку… В каком-то
смысле».

«Ого!» Она что-то записала.

Не стоит, сказал я, воспринимать мои слова буквально.

«Конечно!» Она продолжала что-то записывать.

Слушайте, сказал я, есть идея. У меня две… точнее, полторы
бутылки вина. Немного сыра. Можем, прогуляться до Тибра. Он прекрасен в это
время года.

Извините, сказала она, мне нужно интервью.

Извините, сказал я, но мне оно не нужно.

Она посмотрела на меня взглядом опытной женщины.

«Мы можем прогуляться после беседы».

Я понимал, что значит этот взгляд. Она переспит со мной
после интервью. Если я дам интервью. Что я говорил? Настоящий профессионал!

К сожалению, я не могу, сказал я.

Очень жаль… Она поджала губы. Поставила недопитый стакан на
комод. Встала и пошла.

И пошла.

Ну и иди.

Гулять по набережной я в тот вечер не пошел. Первым делом
отправился в туалет и немного вздрочнул на свои фантазии о Валентине.
Получилось, кстати, неплохо. Я не уверен, что секс вышел бы лучше. Потом сидел
в номере, лакал вино, смотрел ти-ви. Кстати, там показали Путина. Правда, я не
совсем понял из контекста, о чем идет речь. Кажется, он был чем-то недоволен.
Возможно — моей персоной.

Спустя пару часов я спохватился и побежал в «Карфур», но он
был закрыт. Тогда я осел в местной кебабной, прихлебывая «Хейникен». Тут мне
стало понятно, что имела в виду Валентина по поводу миграции. Казалось, что я
нахожусь где-то в Дамаске. Ну хоть кебаб был неплохой, правда слишком жирный.

4.

Утром я встал с головной болью, заправился аспирином и
маленькой бутылкой «Моретти», а потом отправился в аэропорт. К счастью, тут был
заказан трансфер и не нужно было особенно ломать голову над поиском такси.

Участники конференции собирались у автобуса. Казалось, что
дом ветеранов вывозят на общественную экскурсию.

Ко мне подошел тот старый хрен, исполнявший роль главы
конференции. Положил руку мне на плечо.

Мы вас не забудем, сказал он. Вы были яркой кометой на фоне
нашего неба.

Я вспомнил его дочь и покраснел.

«Жаль, что интервью не получилось», — попытался объясниться
я.

Он поправил очки. «Какое интервью?»

«С вашей… простите, дочерью».

«Дочерью?»

Старый хрен внимательно смотрел на меня, мне даже стало
горячо в том месте, куда упирался его взгляд.

«Ну да. Вчера ком не в номер, кхм-кхм… приходила ваша,
эмммм, дочь. Мы говорили про Путина».

Старый хрен улыбнулся, печально, но понимающе.

«У меня нет дочери. Три сына. Пять внуков. Дочери нет. Но
спасибо. Я теперь вас точно не забуду. Чао!»

И он ушел. Вернее, медленно уковылял.

А я стоял перед автобусом.

Что значит это «нет дочери»? У всех есть, а у него нет? Он
что — дурачок?

Тут мне в голову пришла другая мысль.

А может, это я дурачок?

Может, я обпился и у меня случился легкий приступ белой
горячки (хотя не помню зафиксированных случаев, чтобы вместо чертей приходили
сексапильные мильфы). Или ФСБ вживило мне в голову чип, который вызывает
успокаивающие галлюцинации после, например, десятикратного упоминания фамилии
Путин? Или я просто тот, кто выдает желаемое за действительное?

Оставим этот вопрос на откуп ученым и литературоведам —
последние, замечу, не настоящие ученые.

В общем, я сел в автобус. Надел черные очки на нос и уснул.

Только в самолете я вспомнил две важные вещи. Первый — я так
и не купил для сына шарф футбольного клуба «Рома». И еще в ванной комнате на
одной из труб я забыл постиранные вечером трусы. Ладно. Пусть останутся
местным. Как напоминание о простом русском журналисте, посетившем римскую конференцию.

1.

Прилетели в Рим. 

У аэропорта кучковались возбужденные таксисты. Минуя их, проскочили к аэроэкспрессу. Сели на тот, что идет со всеми остановками. Так дешевле. 

Перекусили булочкой с моцареллой и прошутто. Булочка оказалась суховата, прошутто — солоноват. Но сам по себе факт перекуса радовал. 

Свободных мест оставалось мало. Поезд тронулся. Я пытался разглядеть в маленькое окошко Италию, но видел только лачуги бедняков, как из фильма “Ночи Кабирии”. Наверное, это и была Италия.

Вышли не на центральном вокзале, а в Трастевере. У трамвайного кольца лежали горы мусора. Мимо них бродили задумчивые люди и не менее задумчивые коты. Арабы продавали кебаб. Гнали вперед мотороллеры. Мимо меня прошел парень в футболке с Салахом. Вспомнилось, что Мо когда-то играл за “Рому”.

-Кажется, у нас не самый лучший район, — сказала Ксюша.

— Не у нас, — поправил я. — А у них.

Главная улица казалась бесконечной. Мы шли и шли. В середине улицы лежала трамвайная линия. по ней иногда проносилось что-то с рекламой женского нижнего белья. Мы шли. Мусора стало чуть меньше. Появились деревья. Магазинчики.

В общем, ситуация немного улучшилась. 

Нашли апартаменты. Они находились аккурат между кебабной и пиццерией. В кебабной народа было значительно больше. Проверил карту. Кажется, совсем близко протекал Тибр. В любом случае, он теперь был ближе, чем Нева.

Апартаменты нам понравились. Там был ловно сделан второй этаж с кроватью и душевой комнатой. На стене висел портрет Одри Хепберн из кинофильма “Завтрак у Тиффани”. Мебель, возможно, помнила Муссолини. Кондиционер работал, пусть и с перебоями.

Вечером гуляли по городу. Зашли в кафешку, где нам подали вкусную пиццу и алкоголь по безумной цене. Прогулялись по цирку Массимо. Там было пугающе безлюдно. В темноте Колизей казался ловко собранной театральной декорацией.

Выпили еще пива и пошли обратно.   

На следующее утро проснулись и отправились завтракать. Поскольку мы находились в самом сердце Италии, я выбрал американский завтрак, а Ксюша — английский. Но приглянулся он не только там. Один синьор схватил с моей тарелки сосиску и побежал по улице, кушая ее на ходу. Мне, конечно, не жалко, но осадок остался.

Вообще во второй день нам часто не везло. Вот пришли мы к Ватикану. Шли долго. Вечность. Внизу бурлил Тибр. Машины мчались мимо нас. Солнце палило. Собор святого Петра показался увеличенной копией Казанского. Но смирится можно. Пошли в собор, но оказалось туда нельзя с непокрытыми плечами.

-Можно подумать, — сказала Ксюша, — что в Ватикане такой фетиш — женские плечи.

Но карабинер не понял ее иронии…

Пошли обедать. Съели спагетти, выпили пиво. Стало легче на душе. Решили податься в Ботанический сад. Говорят, он особенно хорош в это время года. Поднялись на один из римских холмов (их здесь не семь, а примерно тридцать семь). Пошли вдоль ограды. Лес сгущался вокруг нас. Наконец пришли в тупик. Входа в сад так и не нашли. Зато посмотрели через высокий забор на сад в японском стиле… Ладно, пошли обратно снова пиво пить.

Ближе к вечеру углубились в историческую часть Рима. Даже попали в Пантеон — большой храм, напоминающий фритюрницу, с дырой в крыше. Там покоится Рафаэль. Могила у него интересная.

Решили покататься на обзорном автобусе, но маршрут уже закрылся.

Плюнули на все и пошли вино домой пить.

Вино оказалось кислым.

Третий день мы встретили во всеоружии. С ходу поссорились, рассуждая в какой идти музей. Примирение было бурным. Еще более бурным, чем ссора.

Попали все же на автобус. На втором этаже было так душно, что хотелось сдохнуть. Пот лил как будто я в душе. На первом этаже работал кондиционер, но ничего не было видно.

Прогулялись по Вилла Боргезе — это такой малопонятный сад с небольшим озерцом, где на лодках катаются молодые римляне (возможно, это нанятые актеры). На метро доехали до Ватикана, чтобы отправить открытки родственникам. Открытка стоит 50 центов, а ручка, чтобы ее заполнить — два с половиной евро.

Старались найти место не для туристов. Но, кажется, в Риме все места для туристов. Поужинали мы так себе. Хоть вино было вкусным.

Развалины не производили на меня впечатления. 

А утром рано нужно было уезжать в Катанию.

2.

Пришло время перебираться дальше на юг. Мы устремились на Сицилию. Потому что там классно. Действительно классно. Ну и еще потому что пришло время пляжного отдыха.

Поезд отходил в начале восьмого утра, поэтому пришлось брать такси. Таксист оказался не из тех, что везет с юга в центр через север. Заплатили всего десять евро. На вокзале внезапно не оказалось нашего поезда. Ни станции назначения, ни времени отправления. Все было другое. Ладно. Оказалось, отправление почему-то перенесли на пару минут. А поезд, на котором мы едем не обычный, а спаренный. Половина состава идет до Палермо. Другая – до Катании. Нам нужна та часть, что отправляется на юг острова.

В поезде работал кондиционер, но с перебоями. Станций было много, одни люди приходили, другие сходили, причем, не только итальянцы, но и немцы, американцы, даже попалась русская семья, отправившаяся в Неаполь. В Неаполе, кстати, была самая длинная остановка. Об этом городе я могу сказать только то, что он выглядит опрятнее Рима.

Маршрут был долгий. Почти 600 километров. Почти 11 часов. На станция «Вилла что-то там» поезд загнали внутрь огромного парома. Здесь кончалась материковая Италия. Сицилия раскинулась по другую сторону пролива. Пролив был такой узкий, что казалось удивительным, что его вообще изображают на картах.

В буфет тут же выстроилась очередь. Кажется, все решили срочно купить воду и пирожок. Мы же кайфовали с Ксюшей на палубе. Дул ветер, свежий и приятный. Покидать материк было как-то особенно приятно.

В Мессине сошли оставшиеся пассажиры, и до Катании мы ехали вообще чуть ли не в одиночестве.

Катания оказалась куда более очаровательным и итальянским городком, чем Рим. Здесь все было похожее, только меньше: площади, фонтаны, туристические автобусы, цены… В первый день мы ужинали на рыбном рынке. Вернее – утром это место – рынок, а вечером из соседних ресторанов выносят столики – и получается, что уже и не рынок. Правда, запах рыбы никуда не исчезал, но здесь уже ничего не поделать.

Апартаменты, в которых мы поселились, принадлежали одному сицилийскому гею по имени Марко. Он напомнил Роберта Дауни-младшего на минималках. Веселый. Спросил у меня про Путина. Показал на карте место, где тусуются геи, а потом подмигнул. Причем, не мне, а Ксюше.

В самом городе меня впечатлила разве что главная церковь местного бенедиктинского монастыря (сейчас в самом монастыре гуманитарный университет).  Итальянцы начали строить здание, но не достроили. Решили, что спроектированно что-то не правильно. А может, денег не хватило. В общем, стоят у фасады полупостроенные колонны, напоминающие колбаски.

На следующий день мы поехали на пляж. Здесь он называется La Playa – название испанское, и местные не могут объяснить, откуда оно здесь взялось. Там мы лежали в тени огромного зонтика пили местное пиво Моретти по два евро за штуку и купались в теплом море, лавируя между медузами.

Вернувшись в апартаменты, поняли, что сгорели. Моя кожа из белоснежной стала красной, как флаг СССР. Я с трудом мог двигаться, а разговаривать не мог вовсе. Ночью поднялась температура, и я надеялся, что монахи-бенедиктинцы молятся за меня – так мне было плохо.

Но на следующее утро стало полегче. Хотя в голове все еще был туман, а плечи саднили. Мы набрались мужества и отправились на Этну. О, Этна! Гора, напоминающая застывшее перепаханное поле картофеля… Нашим гидом была девушка по имени Валентина. Она говорили на английском примерно на таком же уровне, что и я, поэтому больших проблем в общении не возникло. Мы погрузились в ее тойоту и рванули в горы через мелкие итальянские деревушки. Валентина вела машину так осторожно, словно везла нитроглицерин. Но в автомобиле работал кондиционер, поэтому было чудесно.

Конечно, мы тоже разговаривали о Путине. А еще – о Берлускони и состоянии итальянской экономики и новой холодной войне. Об Этне говорили не так много. Однажды, после какого-то поворота она резко остановила машину. «Видите, — говорит, — этот алтарь. Его поставили здесь в 2001 году, после извержения Этны. Лава тогда почти дошла до местной деревушки и остановилась буквально в паре десятков метров от нее». После этого она отвела нас в туристическую лавку, где нам попытались втюхать оливки и вино по баснословным ценам. От оливок мы отказались. От вина не смогли.

На следующее утро следовало выбираться из Катании и ехать в Чефалу, город на севере острова, где у нас забронирован отель. Проблема заключалась только в том, что билетов на поезд, автобус, самолет или гироскутер мы не купили. Пришлось импровизировать. Приехали на автовокзал за пять минут до отправки автобуса на Мессину. И это хорошо, потому что прямого сообщения между Чефалу и Катанией не существует. Мы вернулись в город, похожий по своему значению на крымскую Керчь, немного поглазели на паромы и съели по аранчини – шарикам с рисом и какими-то овощами, внешне напоминающими котлету по-киевски, но без котлеты. Затем пошли на вокзал и купили билеты на поезд до Палермо. Нам следовало сойти за две остановки до столицы Сицилии. Что мы и сделали, несмотря на то, что поезд безбожно опаздывал, а кондуктор занимался только  тем, что выгонял из вагона первого класса пассажиров, у которых был билет во второй.

Чефалу оказался маленьким очаровательным городском под скалой. Таким, будто его сделали по инструкции «Как создать город для романтических путешествий». Я, кстати, не знал, что он окажется таким, но, конечно, вида не подал. Отель у нас был самый обычный, в стоимость номера включен средненький завтрак с хлипким кофе. Окна выходят на улицу, а не на море. Ну и ладно. Нам и там было хорошо. Вечером мы ели морепродукты на террасе местного ресторана. Морепродукты оказались так себе, зато вид – потрясающим. Солнце медленно опускалось в воду и, клянусь, я слышал шипение.

Когда стемнело, пошли на набережную. Море билось о берег и о стены домов, нависающими над лагуной. Вино было вкусным, хоть и недостаточно прохладным. Мы выпили две бутылки и, пьяненькие, довольные, пошли спать.

3.

В Чефалу было хорошо, действительно хорошо. Наверное, этот город в принципе создан для такого рода отдыха. В каждом баре вам наливают апероль шприц, причем количество алкоголя в коктейле прямо пропорционально удаленности от пляжа. Один из лучших мы выпили в районе вокзала. Еда была не сказать, что слишком уж чудесная. Вот, скажем, заказали мы как-то пиццу неаполитано. Едим, хрустим корочкой. А в голове крутится мысль – блин, в пиццерии в Ковенском переулке как минимум не хуже, а то и… но эту крамольную идею я от себя отогнал.

Большинство времени мы проводили, валяясь на пляже. Теперь у нас был зонт, купленный в магазине за 13 евро, и крем от загара. Так мы и спасались от солнца. Море было чуть прохладней, чем на юге и в нем не было медуз, зато были сотни детей, которые на проверку оказались ничем не лучше, даром что не кусались. По песку бродили продавцы всего что только можно на свете. Какой-то араб тащил на себе с сотню разных надувных крокодилов, матрасов и даже пони. Поэтому его было видно еще с другого конца пляжа. Кто-то продавал платки. Кто-то зонтики. Кто-то все это вместе. Но нам запомнился больше всего парень, продававший кокосы в сиропе. О его приближении можно было догадаться задолго до того, как он оказывался в поле зрения. Он громко пел на манер какого-нибудь Фредди Меркьюри: «Коко бене! Коко! Коко бене! Коко вери найс!». Сначала мы и вовсе решили, что он продает кокаин, но нет… Пиво на пляже стоило три евро. И при определенной смекалке пятнадцать монет можно было растянуть на весь день. Когда же средства заканчивались, мы шли домой, умывались и отправлялись пить апероль.

Когда нам совсем надоела такая овощная жизнь, а кожа слезла уже во второй раз, мы купили билет на поезд и отправились в Палермо. Чисто теоретически город мне нравился. Я помнил, что местная команда играла в розовенькой форме, девушки бы сказали лососевой, что по нынешним временам смело. Но сам город оказался одним огромным разочарованием. Мы прошли по нему двадцать пять тысяч шагов, стараясь найти хоть что-то запоминающееся – и все напрасно. Даже мороженое нас разочаровало.

После этого мы поклялись никуда не уезжать из Чефалу – и клятву эту сдержали. В последнюю ночь мы решили дополнить комбинацию апероля и пива белым вином. Тем более, что на набережной выступала какая-то итальянская группа, исполнявшая попурри из знаменитых рок-н-ролльных песен. Мы танцевали на песке, пили вино и чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете.

4.

Дорога обратно с самого начала обещала стать тем еще приключением.

Утром  мы выписались из гостиницы и как сомнамбулы шлялись по улицам, сгоняя с себя остатки вчерашнего апероля и сухого вина.

Лишь к обеду мы почувствовали себя более-менее.

Зашли в ближайшие бар и поели спагетти с кабачками. Ням-ням. Остаток дня мы провели на вокзале, наблюдая за тем как поочередно отправляются поезда в сторону Палермо и Сиракуз. Потом приехал и наш. Неожиданно это оказался вполне традиционным поездом с купе. Позже, на станции с романтическим названием Барчелонна к нам подсел итальянский юноша в очках, который вообще не кумекал по-английски (и тем более по-русски), но пытался доставить нам минимум дискомфорта.

Меня же в таком ночном поезде поразили какие-то мелочи. Ладно, что итальянцы в соседних купе постоянно трендели за политику. Это как раз обыкновенная вещь. Звучали слова “американцы”, “Трамп”, а еще почему-то “Бин Ладен”. Путина, к счастью, не упоминали. Так вот о различиях. Итальянцы почему-то спят головой в сторону дверей, а не окна. Феноменально, правда? Еще лесенка у них выдвигается не откуда-то сбоку, а достается из-под нижний полки. Такая приличная стремянка, с ее помощью можно не только на второй этаж забраться, но и потолок покрасить.

Пролив на этот раз преодолевали ночью. В темноте мерцали огоньки, словно сбившиеся с пути звезды. Люди шатались по парому, как тени. Мимо нас проплыл какой-то военный катер, а может и не катер, но точно военный. Но мы уже так устали, что почти не могли наслаждаться видом.

Ночью я просыпался десяток раз. Кроме того, было ужасно холодно из-за разогнавшегося кондиционера. За полчаса до прибытия в Рим нас разбудил проводник. Меня пошатывало от недосыпа. А еще больше всего на свете хотелось помыться, но куда там! Мы сдали вещи в багаж и пошли до Олимпийского стадиона — это была моя прихоть. Олимпийский стадион показался мне несуразным. Его верхушку украшали какие-то зефирки. А перед входом разминались люди под руководством тренера, точно группа ЛФК. От метро до стадиона путь неблизкий, поэтому мы пошли освежиться в ближайшее кафе. Сидели там час, ожидая открытия музея современного искусства. По тв показывали встречу Путина и Папы Римского. Путин выглядел обаятельно, как опытный мафиози.

Что касается музея, построенного по проекту Захи Хадид, то меня он скорее разочаровал. Ему остро не хватало самоиронии. 

Затем на трамвае мы добрались до метро — потому что Ксюша наотрез отказалась идти куда-то пешком, и ее можно было понять. Метро-вокзал-аэропорт. Все выглядело слишком нудно.

Мы уже взлетали, когда Ксюша сказала мне: знаешь, а ведь в этот раз Рим меня разочаровал. Я поддержал ее. Но, наблюдая в окошко иллюминатора как растворяется в дымке этот легендарный город, мне стало немного грустно. Но когда мы прилетели домой, я это, конечно, забыл.

Два чиновника стояли перед пустырем.

Это были два крупных чиновника. И по статусу и по комплекции.

У одного статус был чуть больше комплекции, а у другого наоборот комплекция слегка преобладала над статусом.

И вот стояли они и глазели на пустырь.

Один чиновник надувал губы, а другой щеки.

— Ну что, Семен Борисыч, — сказал первый, — построим здесь что-нибудь мукомольное, а?

Второй слегка смутился.

— Ну как же Егор Петрович… Может, все-таки нечто древообрабатывающее?

Первый покачал головой.

— Нет, Денис Валентиныч. Какой там! Лучше уж электротехническое.

Второй остался этим замечанием недоволен.

— Не потянем, Давыд Семеныч. Давайте тогда станкостроительное.

Первый засмеялся. Но не по-доброму.

— Кирилл Палыч, куда нам оно? Если и ставить, то прядильно-ниточное!

Второй тяжело вздохнул.

— Понимаю, Алексей Вадимыч, но есть у нас потребность в целлюлозно-бумажном.

Первый от веселья даже по колену себя хлопнул.

— Артем Данилыч! Здесь? Вот в этом самом месте? Да ну… Мясокобласное еще можно.

Второй заходил, заходил.

— Юрий Глебыч. Колбасы завались. Чуланы трещат! Нужно лакокрасочное!

Первый посмотрел на часы.

— Ой ли, Георгий Григорьич, ой ли! Вагоноремонтное я еще понимаю…

Второй едва не плакал. А первый все больше чесался. Вообще он куда-то опаздывал. Да и в животе было пустовато.

В общем, там и не пришли наши герои к соглашению.

Пустырь так пустырем и остался.

Зато рядом, в пятиэтажном доме, открыли кабак.

И славно!