Мы с женой пошли в театр.
Был январь, в город пришел мороз, и все ходили немного удивленные. Даже у собак был ошалелый вид, как будто им принесли не очень приятную новость.
Доехали до театра мы быстро, потому что с зимних каникул не вернулось пол-города. Пол-города застряло на курортах, и им не было дела до январских холодов. Они пили коктейли, мазали спины кремом от загара и улыбались. Остальные пол-города шлялись по улицам с растерянными и недовольными лицами.
Приехали рановато и решили зайти в Мадконалдс. Наверное, это неправильно, заходить перед спектаклем по пьесе Шекспира в фаст-фуд, ставший символом порочной глобализации. Но нам, если честно, было начхать. Неужели голодные антиглобалисты тоже проходят мимо заведения старины Роналда, глотая слюни? Да и кофе, положа руку на сердце, у них неплох.
Ага.
Алена взяла овощной салат, я какой-то новый извращенский бургер. Периодически менеджеры ресторанов Макдоналдс добавляют в меню всякие извращенские бургеры, чтобы подстегнуть интерес к своей извращенской кухне. Новое извращение они назвали «Чиабатта биф». На самом деле это была легкая вариация на тему шавермы. Котлета, кетчуп, майонез и дохленький листик салата. То, что надо. Я съел с аппетитом и хотел заказать еще. Но потом вспомнил, что еда в Макдоналдс глубоко порочна. Тогда я заказал Кока-Колы, и, кажется, все равно ошибся.
Потом мы дошли до театра. Его здание было построено в советское время. Невыразительное, как пятно на штанах, оно робко жалось к цветастому катку, залитому на площади. Там было людно. Боковые ступеньки театра местные жители переделали в горку и скатывались по ней на пластмассовых санях. Снег на ней основательно подтаял, кое-где вылезли ступени, потому скольжение трудно было назвать плавным. Это чем-то походило на эпизод из мультфильма «Том и Джерри».
В театре мне опять захотелось кофе. Наверное, это какая-нибудь болезнь, своеобразная зависимость. Я даже понервничал из-за этого, но мне стало легче, когда мужчина передо мной заказал две рюмки коньяка и стопку водки. Он был один.
Но кофе я так и не попил, потому что у продавщицы не было сдачи с тысячирублевой купюры.
По крайней мере, она извинилась и вид у нее очень печальный.
— Извините, — говорила она, — я все отдала перед вами.
И она демонстрировала мне кассу, мол, посмотри, я не вру, это чистая правда.
Ладно, я убрался восвояси. К таким вещам я привык. В столовой, где мне приходится обедать, на меня даже иногда прикрикивают, когда я прихожу в обед без мелочи. Мне кажется, там просто не верят в сдачу.
Раздалось два звонка, и народ повалил на места. Свободных мест не было. Люди сидели в проходах. Оказалось, этот спектакль номинировался на театральную премию. Кроме того, в постановке был занят один петербургский музыкант. Довольно талантливый и решительный. Из породы тех, кто выбил бы из продавщицы и кофе, и сдачу.
Когда спектакль начался, слева от нас вскочила немолодая женщина и замахала руками:
— Куда мне сесть? – кричала она, — куда мне сесть? Мое место заняли!
Разговаривала она громко, заглушая артистов. На нее стали шикать. Даже мне стало как-то неловко. К ней подбежала работник зала и стала ее успокаивать. Женщина опять стала что-то возмущенно говорить. В конце концов, ей нашли место. Она села и вроде бы затихла. Все, наконец, повернулись к сцене. И тут у нее зазвонил телефон. Классическая мелодия от фирмы Nokia звучала с пол-минуты, пока она рылась в сумке. Весь зал следил за ее порывистыми движениями. Артисты напрягались, как могли, но на них никто внимания не обращал. Единственное, что им бы сейчас помогло – если бы Офелия начала раздеваться. Но она не начала.
Наконец тетка нашла свой телефон и выключила его. Все выдохнули. Артисты тоже. Офелия по-прежнему ходила в платье. Это была серьезная режиссерская недоработка.
Потом меня стало клонить в сон. Все первое действие я боролся с собой, но пару раз все-таки смыкал глаза. Алена, к счастью, ничего не заметила. А вот соседи справа, кажется, кое-что подозревали. Я боялся разоблачения. Мне казалось, зрителей, клюющих носом, четвертуют где-то за сценой.
В антракте мы все-таки попили кофе. Он был в меру мерзок. Алена внимательно изучила программку. Одну из ролей исполнял актер по фамилии Залейлопата.
Спектакль нам не очень нравился, кофе тоже. Не было даже намека на то, что Офелия разденется. Я сходил в туалет. Там неприятно пахло, не было ни туалетной бумаги, ни салфеток. Какой-то человек в полосатом свитере курил под табличкой «Не курить». Лицо у него было задумчивое, как у философа, размышляющего над чем-то очень важным. А ведь наверняка он думал о проблемах мочеиспускания.
На выходе из сортира в напольной кадке стояло какое-то чахлое растение. Оно было близко к тому, что бы попасть в чей-нибудь гербарий. На дверную ручку был надет листок бумаги, на котором кто-то написал карандашом: «Не поливать!» Учитывая близость туалета, получалась пошлая двусмысленность.
К счастью, второе действие пролетело быстро. Когда спектакль кончился, мы долго аплодировали. Я два раза крикнул: «Браво!» Вышел растроганный режиссер. Аплодисменты усилились. Мы сидели близко к выходу и бочком-бочком вышли из зала. У гардероба уже копился народ. Люди с биноклями пользовались своей странной привилегией и миновали очередь.
На обратном пути я опять хотел зайти в Макдоналдс, но Алена меня отговорила. Овощной салат за сто пятьдесят рублей? Да, пожалуй, это действительно слишком.